Господин Малоссен - [33]

Джулиус лежал здесь же, с бабочкой в зубах и с болтающейся, как слюнявчик, манишкой на груди, но все в той же прострации.

– Он так язык себе прикусит.

Жюли еще раз попыталась разжать ему челюсти. Ничего не вышло.

Вокруг нас уже толпились:

– Все в порядке, Малоссен?

Марти осматривал мою шею, а Бертольд в это время доставал из аптечки шприц.

Я схватил хирурга за руку:

– Что вы собираетесь делать?

– Вернуть вам ваш галстук.

Не успел он поднести иглу к шкуре Джулиуса, как челюсти собаки раскрылись сами собой, и бабочка упала к нашим ногам.

– Вот видите… – сказал Бертольд, убирая свой инструмент.

– Если он притворяется, то весьма натурально, – негромко заметил Марти, приподнимая веки Джулиуса.

– Осторожно, доктор…

Марти не стал долго распространяться:

– Все признаки эпилептического припадка налицо.

– Это должно было случиться, – проскрипела Тереза.

Клара щелкнула фотовспышкой.

15

– И этот недоумок еще ныл: «На репетиции все так хорошо получалось»… нет, ну скажи мне, что у этих детей в головах вместо мозгов?

Мы шли домой, Жюли и я, с Джулиусом на руках: положив голову мне на грудь, он уткнулся носом мне подмышку, словно пытаясь отвязаться от собственного запаха. Он был сейчас не тяжелее кома пыли, скопившейся на каком-нибудь заброшенном чердаке, но благоухал ничуть не меньше прежнего. В припадке его вывернуло наизнанку, очистив от всего, что оставалось в желудке и что теперь покрывало пахучим панцирем смокинг Будьюфа.

– Как твоя шея, ты уверен, что все в порядке?

– Ты подумай, заставил его играть эпилепсию, идиот! И этот Хадуш, дубина, куда смотрел?

– Берегись! – закричала Жюли.

И опять слишком поздно. Челюсть Джулиуса уже захлопнулась, на этот раз, вцепившись мне в плечо.

– О боже!

– Постой!

Жюли безуспешно попыталась разжать Джулиусовы плоскогубцы.

– Оставь, – сказал я.

– Как это «оставь»?

– Будьюф захотел придать мне солидности. Усилил подплечники. Жмет, конечно, но до кожи не добрался.

Потом я успокаивающе зашептал на ухо Джулиусу:

– Ты на смокинг обозлился, да? Бесовские шмотки, хочешь сказать? Ты прав, больше я это тряпье не надену, обещаю! Вернем его Будьюфу. То-то он обрадуется, получив назад свой смокинг, король пижонов, сноб несчастный!

Должно быть, это обещание утешило Джулиуса, потому что он решил все-таки отпустить мое плечо.

…Чтобы через каких-нибудь три минуты ополчиться теперь уже на лацканы. Все с той же мертвой хваткой. Я оторвал полоску черного шелка, оставив ее у него в зубах.

– Думаю, это спазм, – решила Жюли.

– Спазм?

– Как икота. Каждые три минуты он клацает зубами, вот и все. За последние несколько минут – два раза уже.

Мы засекли время – и точно: через три минуты челюсти Джулиуса лязгнули, схватив пустоту. Каждые три минуты он, кусаясь, восставал на судьбу. А через тридцать секунд, как заведенный, ослаблял свою хватку. Нужно было только знать это.

– Будем пользоваться им как пробойником, чтобы делать новые дырки на твоем ремне, когда начнете расти, – пошутил я.

***

Как только мы поднялись в нашу комнату, я сразу подвесил гамак, в который мы всегда укладывали беднягу Джулиуса на время его приступов эпилепсии, и водрузил его туда со всей осторожностью сапера.

– Нет ничего лучше гамака, он обнимает все части тела сразу, – объяснила мне Жюли, которая побывала в объятьях не одного гамака, прежде чем попасть в мои.

Челюсти Джулиуса опять захлопнулись, отмерив еще три минуты истекшего времени.

– Очень удобно, когда варишь яйца всмятку.

Сбросив с себя последние лохмотья, остававшиеся от смокинга, я будто вылез из шкуры собственной собаки.

– Бенжамен! Твое плечо…

Хоть клыки и не добрались до кожи, плечо все почернело. Черный синяк с сизым отливом, совсем как пятно на хвосте у павлина.

– Да, хватка у него – будь здоров.

Я не встречал человека, который переносил бы физические страдания более стойко, чем Жюли. И в то же время, она места себе не находит, стоит мне ненароком ушибиться и сделать себе бо-бо. Я привлек ее к себе:

– Я иду в душ, а потом приготовим вместе какой-нибудь кускус и спокойно поедим, хорошо?

Она поцеловала меня в плечо.

– Иди. Я пока почту разберу.

У Жюли корреспонденция, как в министерстве, обстоятельная, не то что моя: счета за газ, телефонные квитанции, профсоюзные взносы, словом – одни цифры.

Я только включил краны холодной и горячей воды и подбирал нужную температуру, когда через полупрозрачное стекло душевой до меня донесся голос Жюли:

– Барнабе приезжает в воскресенье!

– Барнабе?

– Барнабе, сын Маттиаса, он должен приехать в это воскресенье и обещает нам какой-то сюрприз!

Что ты сделал с моим плечом, Джулиус? Теперь я даже голову не могу нормально вымыть.

Я сделал погорячее, дожидаясь, когда потоки воды снимут чрезмерную боль и рассеют мои мстительные планы насчет этого кретина Жереми. Каково ему, бедняге, дожидаться сейчас моего возвращения, под пристальным взглядом Терезы, сверлящим его затылок! Нет ничего более угнетающего, чем отчитывать провинившегося ребенка, ожидающего, что его будут отчитывать. Помнится, Клара, еще совсем кроха, высказала мне это одной фразой: «Хватит меня пилить, Бен, ты же видишь: я уже плачу!» Клара, моя сестричка, моя маленькая Кларинетта, не расстающаяся со своим фотоаппаратом, искупительная вспышка которого