Господин Ганджубас - [168]

Сокращение срока означало, что через несколько месяцев будет решаться вопрос о моем досрочном освобождении. Я не имел причин полагать, будто что-то изменилось в отношении властей к крупным наркоконтрабандистам и видам последних на досрочное освобождение, но мои заявления приняли и в конце января 1995 года пригласили на слушание об условно-досрочном освобождении. Со мной пришел Уэбстер и заявил инспектору по досрочному освобождению, что лучше меня преподавателей он не видел и что я, несомненно, исправился. Я ожидал увидеть Ловато, но его не было. Я ожидал услышать прежний бред о моей наркоимперии. Вместо этого мне сказали: «Пожалуйста, мистер Маркс, пока ничего не говорите своей семье, но мы собираемся рекомендовать членам региональной комиссии по условно-досрочному освобождению, чтобы вас освободили досрочно 25 марта. Право окончательного решения за ними. О том, что они решили, вы узнаете в течение трех недель. Слушание окончено».

Я пережил бурю эмоций. Мне предоставляли максимальное досрочное освобождение. Это было неслыханно. Вопреки совету я известил семью. Все рыдали. Не исключая меня.

Полагаю, что и Ловато тоже. Я так и не узнал, что случилось. Одно из двух: либо судья Пэйн переговорил с кем-то из Комиссии по условно-досрочному освобождению, либо Федеральное бюро тюрем не известило (намеренно или случайно) Ловато о слушании, поэтому он не смог предъявить официальные возражения. Я страшился того, что Ловато все узнает, доберется до региональной комиссии и вставит палки в колеса, но в День святого Валентина получил посланное небом подтверждение, что подлежу досрочному освобождению и депортации в Великобританию. Мне даже не пришлось бы выполнять условия досрочного освобождения: кто бы стал это контролировать? Но если бы требовалось каждый день мочиться в бутылочку и отправлять ее в ближайшее американское посольство, я бы и это делал.

Прямо на свободу из Терре-Хот не выходит никто. Оттуда отправляются на судебное разбирательство или в тюрьму менее строгого режима, вступая на долгий путь к тюремным воротам. Мне было грустно. Я чувствовал себя виновным перед теми, кто оставался в неволе. Большинству из них никогда не видать свободы.

— Говард, сделай кое-что для меня, — попросил Большой Джим Нолан. — Пришли европейских журналов с бабами, дерущимися, как кошки. Тогда я смогу дважды подрочить перед завтраком. Знаешь, теперь у «Беззаконников» есть филиал в Англии. Сходи туда и передай от меня привет. Когда-нибудь я приеду с ними повидаться.

— Если мы когда-нибудь сможем для тебя что-нибудь сделать, Говард, дай знать, — сказал Виктор Амусо, босс Вик.

— Хоть кто-то из нас освободится, Говард, когда ты доберешься домой. Да благословит тебя Господь! — изрек Медведь.

— Возьми этот камень, Говард, — предложил растафарианец Дауд, бывший активист «Черных пантер». — Это святой камень североамериканских индейцев. Во время шмона он становится невидимым. Его никто не найдет. Это значит, что с тобой всегда будет часть нас.

— Прощайте, ребята! Многое от вас всегда будет мною, а не просто со мною. Я не забуду вашего мужества, печали и доброты, ваших страданий, терпения, силы и добродетели. Я вас люблю.

И я покинул тюрьму особого режима Терре-Хот, все так же закованный в цепи, чтобы пуститься в семинедельное путешествие, подошедшее к концу, когда самолет авиакомпании «Континентал» стал снижаться над Сурреем. В аэропорту Гатуик сотрудники паспортного контроля лишь пару секунд смотрели на мой временный паспорт. Этот листок бумаги, пластиковая кредитная карточка заключенного тюрьмы особого режима США и экземпляр книги «Охота за Марко Поло» помогли мне выпросить в офисе Управления почт и телеграфа в аэропорту британский гостевой паспорт, действительный в течение трех недель. Я обменял доллары США на фунты и обзвонил всю семью. Купил билет на Мальорку. В аэропорту Пальмы я увидел восьмилетнего мальчика. Его голубые глаза сияли. Он бросился ко мне:

— Привет, пап!