Господин Ганджубас - [164]
И зря я предполагал, что буду переведен в британскую тюрьму. Сначала мое заявление о переводе потеряли, потом, после повторного рассмотрения, его отклонили ввиду тяжести содеянного. Чистый идиотизм. Убийц и контрабандистов героина уже не раз переводили в Соединенные Штаты и за их пределы. Я не сомневался, что за отказами стоял Ловато, но не имел доказательств.
До руководства Терре-Хот наконец дошло, что я не тот, кого следует держать в тюрьме особого режима. Они обратились по инстанции с ходатайством, чтобы меня перевели в исправительное учреждение, где режим не так строг, и больше возможностей продолжать образование. Из Федерального бюро тюрем пришел отказ. У меня снова возникло подозрение, что Ловато приложил к этому свою руку.
Ловато потребовал от британских властей конфисковать квартиру Джуди в Челси. Британский закон предупредил дальнейшее судебное преследование. Тогда Ловато выставил испанцам требование конфисковать дом в Ла-Вилете. Не на том основании, что дом куплен на деньги, полученные от сделок с наркотиками — он был приобретен на другие деньги и это не составляло труда доказать, — а из-за того, что я вел оттуда телефонные переговоры. Мой дом объявлялся базой преступной организации, подлежащей конфискации Соединенными Штатами или Испанией. На эту собственность наложили эмбарго, длившееся четыре года, по истечении которых даже непреклонные испанские власти не смогли выбросить Джуди с детьми на улицу, потому что ее муж пользовался телефоном.
Но ужаснее всего оказалось то, что мой четырехлетний сын Патрик спрыгнул с крыши высокого здания и переломал себе ноги. Никто не знал, почему он это сделал. Вообразил себя суперменом? Пробовал полететь? Бросился в объятия смерти, чтобы избавиться от непреодолимой внутренней боли? Или пытался покончить с собой, потому что у него не было папы? Никогда еще с такой остротой я не переживал жестокую реальность своего положения. Я не мог быть там, чтобы принять на себя боль Патрика. К тому времени, когда я выйду на свободу, отец ему уже будет не нужен. Сколько еще несчастий и трагедий я не смогу отвести от семьи? Господи, пожалуйста, не надо больше!
Следующий, 1992 год, добавляя тоски, начался отвратительно. Моего отца срочно доставили в больницу с тяжелым бронхитом. С самого начала я больше всего боялся, что родители тяжело заболеют. Господи, пожалуйста, не дай умереть ни одному из них, до того как я освобожусь! Я вспомнил первую и последнюю строфу стихотворения Дилана Томаса:
Отец выжил.
За моим окном началось строительство уникальных камер смертников. Хотя законы большинства штатов предусматривают казнь на электрическом стуле, в газовой камере и иными способами за особо тяжкие преступления, федеральное правительство вот уже десять лет никого не казнило, ограничиваясь заключением в тюрьмы. Положение дел изменилось при администрации Рейгана—Буша, когда стали выносить смертный приговор за преступления, связанные с наркотиками.
Восемь осужденных, все чернокожие были раскиданы по стране. Правительство США решило построить собственную «комнату казней» (для смертельных инъекций) и камеры смертников в Терре-Хот. Прямо перед моим окном. Это расстраивало.
Вдобавок мне сообщили, что Старому Джону, который лишь несколько месяцев назад вырвался из когтей DEA, поставили зловещий диагноз — рак. До того как стать бичом DEA и самым честным наркоконтрабандистом в мире, он работал электриком, имел дело с асбестом, что и подвело его медленно, но верно к гробовой черте.
Сидеть в тюрьме стало невыносимо. Разлука с семьей разрывала сердце. Я проторчал за решеткой уже четыре года, вдвое дольше, чем в прошлый раз. А впереди и того больше, если откажут — а так оно и выйдет — в досрочном освобождении. Джуди не дождется. Столько никто не ждет. В лучшем случае я выйду на свободу шестидесятилетним, без гроша в кармане, полным ненависти и никуда не годным инвалидом. Никто не захочет слушать мои скучные россказни о несчастьях, крови, насилии и депрессии. Кому нужен старик и урод? Никто не станет спать со мной. Да и мне уже снится не секс, а тюрьма. Вот когда до конца понимаешь, что с тобой приключилось — ты не можешь покинуть проклятые стены даже во сне. Когда я освобожусь, все мои дети уже вылетят из гнезда, их место займут внуки. Мы отправимся на могилы моих родителей. Я буду мило улыбаться детям Джуди и ее новому мужу, когда зайду к ним в гости, получив очередное пособие по безработице или пенсию. Проходя мимо дискотек, я попытаюсь вспомнить, когда танцевал в последний раз. Стоит ли этого ждать? Я заболел. Подхватил лишай и вирус гриппа. Мои легкие прокоптились, наполнились мокротой. Я не мог нормально мочиться. Не сгибалась левая нога. Болело все. Десны покрылись гнойными нарывами. Мне вырвали одиннадцать зубов. Любое другое лечение зубов посчитали скорее эстетическим, нежели целительным. Неудачно подогнанный пластмассовый зубной протез, болтался во рту. Чтобы читать, мне требовались очки.
Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.
«Санньяса» — сборник эссе Свами Абхишиктананды, представляющий первую часть труда «Другой берег». В нём представлен уникальный анализ индусской традиции отшельничества, основанный на глубоком изучении Санньяса Упанишад и многолетнем личном опыте автора, который провёл 25 лет в духовных странствиях по Индии и изнутри изучил мироощущение и быт садху. Он также приводит параллели между санньясой и христианским монашеством, особенно времён отцов‑пустынников.
Татьяна Александровна Богданович (1872–1942), рано лишившись матери, выросла в семье Анненских, под опекой беззаветно любящей тети — Александры Никитичны, детской писательницы, переводчицы, и дяди — Николая Федоровича, крупнейшего статистика, публициста и выдающегося общественного деятеля. Вторым ее дядей был Иннокентий Федорович Анненский, один из самых замечательных поэтов «Серебряного века». Еще был «содядюшка» — так называл себя Владимир Галактионович Короленко, близкий друг семьи. Татьяна Александровна училась на историческом отделении Высших женских Бестужевских курсов в Петербурге.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.
Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.