Господин Дик, или Десятая книга - [11]
Из этого происшествия я извлек два урока: во-первых, Неподвижная способна не только симулировать дремоту, но и проникать в мои мысли с той же легкостью, с какой сверло дрели входит в мягкую древесину, а во-вторых, мне надо подыскивать какое-то тапкобезопасное, бронетапковое занятие. К счастью, долго искать мне не пришлось.
«Здоровый морской воздух Мимизана» не оказал на мать того благотворного воздействия, на которое она рассчитывала, если не сказать больше: после двух-трех недель душевного подъема, связанного с обустройством на новом месте, состояние ее очень быстро начало ухудшаться. Я имею в виду не только восковой цвет лица, круги под глазами и хриплый кашель, но и все ее существо в целом; казалось, что под воздействием фабричных миазмов она пожелтела и покрылась мелкими трещинками. И как ни парадоксально, чем более она становилась худой, прозрачной и призрачной, тем более привлекала к себе внимание. В глазах всех она была ожившей статуей «покинутой женщины».
И однако я помню, что когда пришло первое письмо, она отнеслась к этому с полнейшим равнодушием. Она вскрыла его, прочла, протянула, не сказав ни слова, мне и вернулась к чистке картошки. На лице ее не отразилось никакого чувства.
Моя драгоценная,
встречный ветер разбросал в разные стороны лодки нашей жизни, но от этого мы не стали чужими друг другу. Есть связи, которые ничто не может разорвать. Пусть эти несколько строк послужат тебе доказательством.
Обнимаю малыша.
Твой супруг, несмотря ни на что,
Робер Домаль
P. S. Тут еще кое-какая безделица, сбереженная в бурю.
Потом мать спокойно разорвала письмо и выкинула обрывки в мусор вместе с рекламой мотоблока для стрижки газона, куда были завернуты картофельные очистки, а конверт с десятью купюрами по пятьсот франков сунула на буфетную полку, положив на него сверху большой ржавый ключ.
Я понял ее жест два месяца спустя, когда мы получили второе письмо.
Моя драгоценная,
увы! Как долго успокаивается шторм и как тяжело бороться с ним в одиночку! (Эти слова он подчеркнул.) Надеюсь, что, по крайней мере, ваши берега он пощадил. А вот моей бедной хижине не поздоровилось: в ней капает дождь. В память о старых добрых временах не пошлет ли мне та, которая все еще носит мое имя, несколько капустных листков укрыться? (Далее следовал адрес «до востребования» в каком-то жалком селении на Северо-Западе.)
Обнимаю малыша.
Твой вечный должник
Робер Домаль
Как в прошлый раз, не проронив ни слова, мать достала те десять купюр и на следующий день послала их по указанному адресу. Больше никаких совместных дел у Катрин и Робера Домаля уже не было.
Что же касается меня, то обследование всех замков в доме — временем я располагал — не оставило у меня никаких сомнений в предназначении старого заржавленного ключа.
Не питая особых иллюзий, я все-таки очень хотел использовать все имеющиеся возможности. Я выбрал дождливый день — в дождь Неподвижная спала крепче, — я долго тянул сеанс усыпления Соединенными Штатами, чтобы надежнее подействовало, и после того, как раздались первые всхрапывания, ждал, не приступая к делу, еще добрых пятнадцать минут. Затем я поднялся, на цыпочках вышел из комнаты, затворил за собой дверь, подошел к буфету и, взяв с полки ключ, направился к лестнице на чердак. Но первая же ступенька предательски заскрипела, и, несмотря на закрытую дверь, повергший меня в оцепенение голос старухи прозвучал так ясно и отчетливо, что казалось, будто слова возникают прямо в моей голове:
— Еще один шаг, и ты можешь надолго попрощаться со своими солдатиками!
Я колебался не долее секунды, движимый той слепой силой, которая заставляет нас жертвовать целыми сундуками вполне осязаемых сокровищ ради крохотной щепотки чего-то неведомого. Не соблюдая уже никаких мер предосторожности, я протопал по остальным ступенькам и довольно долго возился с заедавшим замком, который наконец откликнулся на мое нетерпение тюремным лязгом. Дверь не поддавалась; удар плечом открыл ее, и я стал на ощупь искать выключатель.
— Итак, ты — там?
Я был теперь прямо над головой старухи. Ее голос все так же отчетливо доходил до меня сквозь трухлявое перекрытие. Но он изменился: в нем появился оттенок любопытства, даже зависти.
— Да.
Слабая, покрытая пылью лампочка оставляла дальние углы этой маленькой комнатки в полутьме.
— И что ты там видишь?
— В середине — матрас и… какое-то странное устройство. Похоже на… верстак.
— Это пресс. А вокруг?
— Ничего… Цветная бумага, какая-то странная… толстая… покоробилась вся.
— Это не цветная бумага, осел! Войди!
Переступая порог, я обо что-то споткнулся и растянулся во весь рост. Мое падение произвело странный звук, похожий на приглушенный треск: на полу не было ни настила, ни ковра, ни линолеума и никакого другого традиционного покрытия, там был какой-то толстый непонятный материал, отвратительный на ощупь, — что-то среднее между необожженным фарфором и костью; от запаха плесени у меня перехватило дыхание.
— Это книги! — сказала Неподвижная.
— Книги?
Действительно, книги. Эту слегка шершавую поверхность пола образовывали сотни книг. Книга лежали вдоль стен, друг на друге, как кирпичи, стопками, поднимавшимися до потолка; все были в обложках из одной и той же желтоватой бумаги и все были сцементированы сыростью, паутиной, пылью. Я встал на колени и попытался ногтями извлечь какой-нибудь отдельный экземпляр из этой компактной массы.
В 12 лет он наклеивал этикетки на баночки с ваксой на грязной лондонской фабрике, в 24 —напечатал «Посмертные записки Пиквикского клуба» и стал самым знаменитым романистом своего времени. Несмотря на этот невероятный взлет, Чарлз Диккенс (1812–1870) никогда не забудет «тяжелые времена» своей юности и всю жизнь будет сражаться с несправедливостью. Он был символом и одновременно обличителем Викторианской эпохи — сложный человек, сильный и ранимый, скромный и гордый, революционер, приходящий в ужас от насилия, популярный писатель неслыханной смелости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тени грехов прошлого опутывают их, словно Гордиев узел. А потому все попытки его одоления обречены на провал и поражение, ведь в этом случае им приходиться бороться с самими собой. Пока не сверкнёт лезвие… 1 место на конкурсе СД-1 журнал «Смена» № 11 за 2013 г.
«Тайна высокого дома» — роман известного русского журналиста и прозаика Николая Эдуардовича Гейнце (1852–1913). Вот уже много лет хозяин богатого дома мучается страшными сновидениями — ему кажется, что давно пропавшая дочь взывает к нему из глубины времен. В отчаянии он обращается к своему ближайшему помощнику с целью найти девочку и вернуть ее в отчий дом, но поиски напрасны — никто не знает о местонахождении беглянки. В доме тем временем подрастает вторая дочь Петра Иннокентьевича — прекрасная Татьяна.
Флотский офицер Бартоломей Хоар, вследствие ранения лишенный возможности нести корабельную службу, исполняет обязанности адмиральского порученца в военно-морской базе Портсмут. Случайное происшествие заставило его заняться расследованием загадочного убийства... Этот рассказ является приквелом к серии исторических детективов Уайлдера Перкинса. .
От автора Книга эта была для меня самой «тяжелой» из всего того, что мною написано до сих пор. Но сначала несколько строк о том, как у меня родился замысел написать ее. В 1978 году я приехал в Бейрут, куда был направлен на работу газетой «Известия» в качестве регионального собкора по Ближнему Востоку. В Ливане шла гражданская война, и уличные бои часто превращали жителей города в своеобразных пленников — неделями порой нельзя было выйти из дома. За короткое время убедившись, что библиотеки нашего посольства для утоления моего «книжного голода» явно недостаточно, я стал задумываться: а где бы мне достать почитать что- нибудь интересное? И в результате обнаружил, что в Бейруте доживает свои дни некогда богатая библиотека, созданная в 30-е годы русской послереволюционной эмиграцией. Вот в этой библиотеке я и вышел на события, о которых рассказываю в этой книге, о трагических событиях революционного движения конца прошлого — начала нынешнего века, на судьбу провокатора Евно Фишелевича Азефа, одного из создателей партии эсеров и руководителя ее террористической боевой организации (БО). Так у меня и возник замысел рассказать об Азефе по-своему, обобщив все, что мне довелось о нем узнать.
Повести и романы, включенные в данное издание, разноплановы. Из них читатель узнает о создании биологического оружия и покушении на главу государства, о таинственном преступлении в Российской империи и судьбе ветерана вьетнамской авантюры. Объединяет остросюжетные произведения советских и зарубежных авторов сборника идея разоблачения культа насилия в буржуазном обществе.