Господин Адамсон - [27]

— Сейчас я занимаюсь случаем тысяча девятьсот тридцать восьмого года, — продолжила она. — Совсем другой масштаб. Десяток погибших, и ни один человек не хочет говорить. Знаете, что я вам скажу? — Теперь она горела, как факел. — Это стоит денег! Ни один индеец ничего не рассказывает бесплатно! На мотель уходит четыреста баксов в месяц! — Она фыркнула. — А они дают мне почетную степень, эти католики, и ни копейки денег! Только почет. А я живу на страховку по старости! Тысяча сто тридцать франков в месяц! See what I mean?[9]

— Я тоже! — закричал я, заразившись ее негодованием. — Три тысячи сто пять франков, на Сюзанну и меня, вместе взятых. Но одна только квартира стоит четыреста франков. А на остаток мы живем!.. Вот. Раньше я тоже копал.

Я поднял кость динозавра, которая, как обычно в ту пору, была со мной. Миссис Миллер поглядела на нее, прищурив глаза.

— Динозавр? — спросила она.

Мне надо было бы ответить: «Корова!» — не так ли, Анни? Но вместо этого я сказал:

— Или мамонт.

Выяснилось, что здесь, в «Медведе», она только «заправляется». Набирается сил для торжества, которое организовано в ее честь. Собственно говоря, оно проходит прямо сейчас. Председательница общества, которое все, кто к нему не принадлежит, называют «кружком любителей солодового виски» — потому что самые светлые его головы любят шотландский виски, — разыскала ее в Пассау по мобильнику как раз в тот момент, когда она с только что полученной докторской шапочкой на голове объясняла епископу апачский ритуал пыток на столбе. (Епископ просто сиял от блаженства.) Руководительница кружка медово-сладким голосом заклинала ее заглянуть к ней. «Завтра! Супер! Одежда неформальная!» Она уверяла, что миссис Миллер не пожалеет, что приехала и что все ждут ее с большим волнением.

Собственно, миссис Миллер собиралась сразу же лететь обратно в Феникс — дело, которым она сейчас занималась, находилось на самой важной стадии расследования, — но кружок впервые удостоил ее своим вниманием. Элита города, в котором она выросла, заинтересовалась ею! Ведь кружок любителей виски был таким закрытым обществом, что никто, даже ни один из его членов, не знал наверняка, кто именно входил в него. (Члены кружка никогда не говорили «кружок любителей виски». Они говорили «мы». «В следующем году мы понизим налог на наследство. Мы закроем Августинерштрассе для индивидуального транспорта. Мы увеличим симфонический оркестр до ста двенадцати музыкантов».) На самом деле на торжестве должны присутствовать все те люди, которые раньше не то что игнорировали миссис Миллер, а от всей души смеялись над ней. Профессора на пенсии, адвокаты, одна дама — член регирунгсрата (жутко консервативная) и местная финансовая знать (банкиры, предприниматели).

— Ни один из них никогда со мной даже не здоровался, — фыркала она, — хотя я каждый год приезжаю сюда на карнавал! Каждый год! — Теперь она говорила так громко, что на нее оглядывались посетители за соседними столиками. — Они купаются в деньгах! Я просто обязана туда пойти!

Кружок любителей виски собирался по первым средам месяца, всегда в доме председательницы. Сегодня как раз и была первая среда. Миссис Миллер не могла понять, каким образом председательница так быстро узнала о награждении, а главное, откуда та достала номер ее мобильника, которого — если не считать нескольких вождей навахо — не знал никто. Но председательница всегда знала все. Ей было около восьмидесяти, она жила на проценты с процентов капитала, оставленного ей отцом, когда она была еще ребенком. Этих денег вполне хватало, потому что жила она скромно. Вилла в шесть или семь комнат, сад, заросший рододендронами, больше, собственно, и ничего. Мужа давно уже нет, собаки тоже нет, а на ужин она съедает три редиски без соли.

— Я ей торжественно пообещала быть в половине восьмого, — сказала миссис Миллер и обеспокоенно посмотрела на часы над дверью пивной. Они показывали без четверти девять. Моя собеседница вздохнула, подозвала официанта, расплатилась, с трудом встала из-за стола и взялась за свою палку. — Рада была познакомиться, — сказала она.

— Я вас отвезу! — воскликнул я и вскочил. — У меня машина.

Машина, уже тогда «ситроен zx», стояла прямо перед баром. Миссис Миллер открыла дверцу, словно ничего другого и не ожидала, и села рядом с водительским креслом, невозмутимая, как индеец. Она уверенно указывала мне дорогу — направо, налево, прямо, здесь перестроиться, словно я не знал города. А на самом деле с каждым метром я все лучше понимал, где мы. Вот мы проехали мимо вокзала, по мосту, проложенному над путями, вот миновали Маргаретен-парк, а потом поднялись по крутой улочке к плато над городом, тут я жил в детстве. Ты ведь знаешь, Анни, где я теперь живу. На другом конце города. Я уже целую вечность не бывал там, наверху. Конечно, теперь мне все казалось таким маленьким, улицы стали короче и уже, а лугов больше не было. Повсюду, где раньше простирались поля, стояли виллы с гаражами на две машины. Улицы-обрубки заканчивались площадками для разворота автомобилей. Все очень изменилось. Несмотря на это, я ехал все увереннее, а вот приказы миссис Миллер становились все более противоречивыми. Выяснилось, что она не только никогда не бывала тут наверху, но еще и забыла адрес хозяйки вечера. Правда, она знала фамилию — мне она была незнакома, — а еще только то, что дом белый, с такими маленькими окнами, что можно сказать, вообще без окон и находится в конце улицы, которая ведет к самой высокой точке города. Поэтому поблизости стоит водонапорная башня, иначе вода не сможет с нужным напором течь из крана.