Господа офицеры! Книга 2. - [4]

— За разгром германской батареи с полуротой охотников.

— И много из тех охотников в живых осталось?

— Троих потеряли, но тела вынесли, — не задумываясь ответил Пётр, не понимая куда гнёт комиссар.

Но тот видно был не дурак и знал, что делал — среди красногвардейцев раздались одобрительные возгласы. По крайней мере половина из них — бывшие фронтовики, чётко себе представляли, что значит проникнуть германцу в тыл и вернуться назад почти без потерь.

— А это вам зачем? — заинтересовался комиссар старинным эфесом шпаги с коротким обломком лезвия, хранившимся в мешке у Аженова.

— Трофей. Под Перемышлем взял. Жалко клинок об немца сломил, — соврал поручик, не желая говорить правду.

— Хорошо, — подвёл итог комиссар, вернув им документы и велев красногвардейцу сложить вещи обратно в мешки. — Считайте себя временно арестованными, господа офицеры, по приказу командира 1го Московского революционного отряда. Хочу довести до вашего сведения, что пять дней назад, съезд казаков объявил атамана Каледина лишённым власти и избрал Донской ревком во главе с Подтёлковым и Кривошлыковым. А посему, если вы рвётесь на помощь этому ярому контрреволюционеру, задумавшему отделить Дон от России, то вы опоздали. Через неделю мы уже будем в Новочеркасске. Народ за нас и этому оплоту контрреволюции не устоять. Ну а если вы едете домой, ...то недельку потерпите, пока бои закончатся. Это в ваших же интересах.... Сколько у тебя арестованных, Лукин? — повернулся комиссар к красногвардейцу в бекеше.

— Двадцать один, Алексей Васильевич!

— Считай, двадцать три!

Г Л А В А 3

— Вы двое, и вы, — ткнул Лукин пальцем в красногвардейцев, сидевших на лавке, — пойдёте со мной! Отведём офицеров в арестантскую. Да глядите в оба!

— Чего там глядеть, — недовольно пробурчал себе под нос рябой красногвардеец, нехотя наматывая портянки и засовывая ноги в стоптанные валенки. — Змёрзла поди уже половина.

— Ты мне поговори, Карпухин! — осадил его Лукин, забрав со стола Аженовский наган и угрожающе помахав им в воздухе.

Петра и Вадима вывели на улицу и повели к каменному пакгаузу, расположенному в метрах пятидесяти от станционного здания. Красногвардеец долго ковырялся с замерзшим замком, пока наконец дужка не поддалась и металлические створки ворот не открылись.

— Мы протестуем! У нас больной, ему необходим врач!

— А ну осади, благородие, а то напорешься невзначай, и врач тебе уже не поможет, — отодвинул красногвардеец штыком загораживающего вход пожилого офицера, видно старшего по чину среди арестованных.

— Заходите господа, не стесняйтесь. Для вас тут апартаменты приготовлены, — с издёвкой сказал Лукин, стволом нагана сделав приглашающий жест.

Офицеры шагнули вперёд, и ворота тут же закрылись, погрузив промёрзшее помещение в полумрак. Склад освещался через четыре маленьких зарешеченных окошка под потолком с закопчёнными паровозной гарью стёклами.

Внутри было холоднее, чем на улице. Несколько человек сидело на пустых ящиках, с десяток топталось на месте, пытаясь согреться, остальные сгрудились в углу около небольшого костерка. Там же лежал больной, глухой кашель которого разносился эхом по пустому складу.

— С прибытием, господа, в наш мрачный ледник.

— В хорошей компании можно и в леднике посидеть, — ответил Аженов, представляясь сам и представляя своего спутника.

— Я — подполковник Потапов Александр Михайлович, — назвался встретивший их офицер. — Пойдёмте, я представлю вас остальным.

Почти вся география австро-германского фронта, протянувшегося от Балтийского моря до Черного, была представлена в этой арестантской. Были здесь офицеры и из 12-й армии, державшей фронт под Ригой; и из 2-й, неподвижно замершей в ста верстах западнее Минска; и из 8-й, стоявшей у Каменец-Подольска. Той самой, которой ещё в июне командовал лихой генерал Корнилов, в начале семнадцатого сумевший бежать из австрийского плена, в июле стать командующим фронтом, а затем и Верховным. Человек волевой, твёрдый, ввёдший на фронте смертную казнь, прижавший солдатские комитеты и уже в августе поднявший мятеж против Советов, двинув казачьи корпуса на Петроград. Арестованный Керенским за мятеж, Корнилов уже в ноябре бежал из тюрьмы, и не мешкая, приступил к формированию на Дону вместе с генералом Алексеевым Добровольческой армии.

Нашлось два офицера и из Бессарабии — Ганевич и Лазарев, 467-й полк, 117-й пехотной дивизии. Как оказалось, Озереев даже знавал когда-то их командира — полковника Симановского.

— А это — подпоручик Иванишин, — указал Потапов на метавшегося в бреду измождённого человека, его больным сняли с поезда неделю назад. А здесь совсем расхворался. Преставится, наверное, ...бедняга, — с жалостью в голосе сказал он, перекрестившись. — И помочь нечем.

— У меня есть аспирин, — сказал Аженов, снимая мешок, — и коньяка грамм двести найдётся.

— Как это его у вас не отобрали, батенька? У нас при обыске всё ценное отняли. Особенно этот чернявый в бекеше усердствовал, что вас привёл. Словно бандиты какие-то!

Сам того не подозревая, подполковник попал почти в точку. Под видом добровольцев в красногвардейские отряды вступало значительное количество деклассированных элементов, чуждых каких-либо идейных побуждений, смотревших на войну, как на возможность пограбить, всласть поесть, попить и обогатиться. Отдельные отряды состояли сплошь из уголовников, не желавших воевать ни под каким видом.