Горят как розы былые раны - [3]

– Не догонишь – задавлю, гад!..

Это придало сил. Поскользнувшись и упав, он вскочил в тот момент, когда услышал над своей головой тяжелое дыхание. Он уже чувствовал заскорузлые пальцы на своей шее, когда неведомая сила швырнула его в сторону и, дав устоять, понесла вдоль кромки леса.

– Убей его!..

Грязь липла к сапогам смолой, и с каждым новым шагом к ногам прирастало по килограмму. Сзади слышались плюхающие шаги и тяжелое, почти надсадное дыхание.

Резко свернув с дороги, мальчишка кубарем скатился в кювет. Размоченная дождем сухая трава путала ноги, липла к лицу… А сзади его догоняли. Взвыв, мальчишка вырвался из травяного плена и ворвался в лес, как в кинозал, в котором шел фильм. Сонм звуков и запахов задержал его ход. Но только на мгновение. Тяжелый лапник бил по лицу, ветви берез секли руки, но он не останавливался. Мальчишка кричал изо всех сил, но слышал только свист своих легких.

Он бежал до тех пор, пока не зацепился ногой за полуистлевший ствол поваленного дерева. Выбив из его нутра облачко коричневой пыли, мальчонка рухнул наземь. Сапог слетел с ноги и затерялся в зарослях. От удара грудью пацан задохнулся и потерял сознание.

Мальчишке, которому через полгода дадут прозвище Голландец, шел девятый год.

* * *

«Здравствуйте. Меня зовут Голландец. Не спрашивайте, почему. Я все расскажу, всему свое время. А время нельзя торопить, под него нужно подстраивать свою жизнь. Как только начинаешь делать наоборот, все переворачивается с ног на голову. Это знают все, кто работает в Комитете по розыску исчезнувших произведений искусства. Сокращенно – КРИП. Нас в Комитете двенадцать человек, но о том, что мы существуем, знают только президент страны и несколько человек из правительства. Мы не имеем имен, кроме тех, под которыми знаем друг друга. Свою фамилию я вспоминаю только тогда, когда вынимаю водительское удостоверение или паспорт. Но люди, чьи снимки украшают эти документы, уже давно не существуют. Мальчик, чьи родители погибли при пожаре, перестал существовать, когда стал частью КРИП. Я нахожусь в его теле лишь для того, чтобы скрыть свою настоящую жизнь.

Я и мои коллеги ищем культурные ценности. Украденные, пропавшие без вести или существование которых лишь предполагается. В некотором смысле мы очень похожи на то, что ищем. Разница лишь в том, что мы находим, а нас не найдет никто и никогда. Как только кто-то из нас при исполнении своей уникальной роли допускает ошибку, мы встречаем в КРИП нового сотрудника. Куда исчезает прежний – не знает никто.

Хотел бы я сказать, что похож на своих коллег, но тогда погрешил бы против истины. Мне не стыдно солгать, не в этом дело. Лгу я всегда и везде. Каждую минуту. Ложь – единственное условие моего спасения. И я не преувеличиваю, говоря о спасении. Моя жизнь безоблачна и прекрасна только тогда, когда я лгу. Как только начну говорить правду, жизнь моя тут же закончится. Я не хотел бы, чтобы эти слова воспринимались как метафора. Уж коль вы здесь, я хочу, я прошу вас воспринимать буквально все то, о чем говорю. Сейчас лгать не имеет смысла, потому что никто из вас не сможет причинить мне зла. Мое прошлое и настоящее постепенно будет проявляться перед вашими глазами, и когда вы будете шаг за шагом узнавать что-то о моей жизни, помните каждую минуту, каждое мгновение: я – лучший из сотрудников КРИП. Но не только в этом мое отличие от них. Я сплю меньше, чем они, двигаюсь больше, чем они, и думаю больше, чем они. Вынужден жить именно так, потому что как только позволю себе расслабиться – я погибну. А это значит, что погибнет главный смысл моей жизни.

Произведения искусства, причиняющие людям страдания, должны быть убиты. Надеюсь, это вы тоже воспримете буквально. Это не входит в задачи КРИП, это им даже противоречит. Но это вписано в программное обеспечение моего сознания.

Нельзя из одной жизни уйти в другую, не оставив следов в прошлой. Но лучше бы помнящим меня другим людям не светиться солнечной улыбкой при встрече. И уж чего им точно не следует делать, так это обнимать меня на глазах десятков свидетелей.

Потому что тот, кто меня узнает, недолго живет.

Простите, не сказал вам главного. Я убиваю не только произведения искусства.

Единственное, что оставляю здесь с сожалением, – Соня. Кажется, она любит меня. А люблю ли ее я? Не знаю.

Я не припомню, чтобы кого-то любил больше, чем Джоконду. Но когда-нибудь я убью и ее.

Глава I

Он сидел на скамейке напротив Большого театра, закинув ногу на ногу и запрокинув голову. Глаза он прикрыл, но на лице не было и следа той глуповатой задумчивости, которой подвержены люди, слушающие через наушники музыку. Со стороны Малого, присев рядом с куда более задумчивым Островским, за меломаном наблюдали двое – невысокого роста блондин, чьи руки были небрежно засунуты в карманы брюк, так что полы пиджака топорщились, и второй, в похожем костюме, только, в отличие от своего спутника, не в черном, а в сером, хотя тоже от Бриони. Он прижал к переносице крошечный бинокль. В окуляры хорошо было видно, как мужчина на лавочке осторожно, словно боясь помешать музыке, которую слушал, встряхнул руками и положил их на спинку скамейки.