Горящее небо - [9]

— Нет, всё же ты не обманщик. Ты — безумец. Я даже могу предположить, что ты и впрямь хочешь повиснуть на этом кресте, как и было предсказано. Я уже встречался с такими людьми. Они одержимы религиозным фанатизмом. Кто-то искренне верит в это, возомнив себя посланником Бога, кто-то фанатично приносит себя в жертву, сам не веря, но желая доказать всем остальным свою правоту, а кто-то просто желает прославиться, как Герострат… Может быть, ты надеешься, что после твоей смерти ученики выкрадут твоё тело и возвестят народу о твоём воскресении? Оставь эту мысль. Об этом я также позабочусь. Гробница, в которую тебя положат, будет опечатана и поставлена под круглосуточную охрану. А потом твои кости, разлагающиеся и смердящие, будут предъявлены народу. Не будет торжества твоего учения ни с тобой, ни без тебя!..

— Отойди от Меня, — тихо попросил Проповедник. — Отойди… У Меня остались лишь эти, последние минуты, не отнимай их у Меня. Вся Моя жизнь принадлежит людям и Богу, но лишь эти, считанные секунды Я хочу оставить Себе. Я хочу побыть наедине с собой и запомнить этот мир, его красоту и величие… Мне нужно всего несколько минут, чтоб укрепиться и собраться. Мне предстоит очень тяжелый путь. Прошу — оставь Меня…

— Нет, я не оставлю тебя ни сейчас, ни потом. Каждую секунду, до самой твоей смерти, я буду рядом, чтоб видеть твои глаза в тот миг, когда ты поймешь, что твои планы рухнули. Чтобы не пропустить момент отчаяния. Чтобы впитать каждую каплю твоей боли и твоего раскаяния… Нам нужен мир и добрые отношения с правителями Иерусалима, и дашь нам их именно ты. По своей воле или вопреки ей. Не захочешь по своей — мы отдадим тебя первосвященникам. Они давно заготовили для тебя камень, который до поры скрывали за пазухой. Вот мы и сделаем и приятное, и полезное разом. Итак, я уже говорил тебе: у тебя немного выборов. Бежать прямо сейчас и кануть в вечность, не оставив следа, согласиться и принять моё предложение, оставшись в вечности как благодетель своего народа, или идти назад и погибнуть как глупец, оставшись в вечности как святотатец, безумец и лжец. Так что же ты выбираешь?

— Даже эти, последние минуты ты не дал Мне, — грустно сказал Проповедник. — Видимо, уже поднесена эта чаша к Моим губам, и делаю Я свой первый глоток… Отец Мой Небесный, если не может миновать Меня чаша сия, чтоб Мне не пить её, то да будет воля Твоя… Я готов принять всё, что предначертано.

— Понятно, — холодно усмехнулся римлянин. — Значит, быть посему… Где должно начаться? За Кедроном, в садах? Туда сейчас должен прийти Ты, и туда Иуда должен привести стражников? Время подходит, и я хочу быть свидетелем. Идем.

— Не по пути нам с тобой, потому что теперь Я узнал тебя, знающий тайное, ненавидящий людей и насмехающийся над святым. Узнал Я тебя и говорю тебе: не быть по-твоему. Бессилен ты изменить начертанное, потому что…

* * *

…они не могут войти, — сказал Петроний. — По их представлению, мы — язычники, и вход в любое жилище язычника требует очищения. Они хотят вовремя съесть свою пасху. На очищение требуется время, а им очень хочется побыстрее проглотить свой пресный хлебец во время ритуала.

— Ах, вот как, — брови Пилата сошлись над переносицей, и его и без того суровое лицо потемнело от едва сдерживаемой ярости. — Мы их «оскверняем»? Ну-ну… До чего же я ненавижу эту страну! Страна лжецов и лицемеров… убивать человека и думать о благочестии одновременно. Да и кто не ненавидит их, узнав?! Кто этот несчастный, на которого они так ополчились? Я уже заранее подозреваю, что раз уж они настолько ненавидят его, он должен быть неплохим человеком, — усмехнулся Пилат. — У меня давно возникло ощущение, что распинать надо тех, кого они любят… Кто он? Что сделал?

— Проповедник. Странствует по стране, учит заповедям своего Бога, если верить слухам, исцеляет и даже воскрешает… ерунда, конечно. Но для первосвященников он стал опасен. Его слава растет, его учение находит в людях отклик. Он опасен для них тем, что может подорвать их власть и лишить возможности тихо жиреть и набивать свои кошельки. Они ждут утверждения приговора.

— Подождут, — медленно, растягивая слова, сказал Пилат. — Они так торопятся, что им стоит подождать… Продолжай.

— Его учение утверждает, что все равны перед Богом, не позволяя никому возвыситься над другими, и запрещает собирать богатства на земле, совершенствуясь духовно…

— Недурно, — одобрил Пилат, — очень недурно. Не всем приятно, и лично я не хотел бы стать последователем такой религии, но если судить непредвзято…

— Это им и не нравится. Что они станут делать, если потеряют власть? Кроме как грабить народ и трепать языками, они ничего не умеют и не хотят. К тому же он обвиняет их в нарушении закона, предписанного их Богом.

— Я же говорил, что этот человек уже нравится мне, — широко улыбнулся Пилат. — Подогреть их жирные бока так, чтобы с них стекло немного сала, не так уж и плохо… Но раз уж они пришли за утверждением смертного приговора, значит, его обвиняют в чем-то другом?

— В святотатстве и смуте. Его учение подрывает власть священнослужителей. Он объявляет себя сыном Бога, а это для них самое страшное святотатство.