Но все ли ты в себе открыл уже,
но все ли понял ты уже?
Прилепливает сердце крылышки
к твоей неверящей душе.
Все человек чего-то мечется,
старухи в церковь прут, а нам…
А нам — как не расчеловечиться,
как не поверить в Божий храм!
P. Казакова
Я спешил по залитым солнцем тротуарам. Спешил домой. В животе образовался небольшой водоворот, который закручивал желудок, и требовал обеда, завтрака, а заодно компенсации за вчерашний ужин. Хотя я и жил в двух кварталах от отдела, в котором работал, но вчерашняя кража у депутата надежно приковала меня ко «второму дому», заставив на сутки забыть о «первом». Теперь, когда воришки пойманы и им была прочитана лекция о старых опытных «домушниках», которые, в отличие от современной молодежи, смотрели, к кому лезут, я намеревался восполнить пробелы в моем рационе питания.
Я уже видел дверь своего подъезда, когда с верхних этажей дома, мимо которого я проходил, раздался вопль о помощи. На переходном балконе стояла женщина лет пятидесяти и отчаянно махала руками в сторону входа в подъезд. Желудок требовал ускорить шаг, а инстинкт опера угро, который большинство называют совестью, а меньшинство чувством долга, требовал блокировать двери. Инстинкты возобладали. Бросившись к подъезду, я опоздал на считанные секунды — двери распахнулись, на улицу выскочили двое молодых парней и бросились в сторону новостроек. Один из них, натолкнувшись на меня, неудачно повернулся боком, чем я и воспользовался, вложив в его челюсть все раздражение голодного человека. Парень охнул и растянулся на асфальте. Второму беглецу также не повезло: проходивший мимо мужчина быстро сориентировался в обстановке и удачной подножкой на время отбил у беглеца желание продолжать кросс. Точнее, желание осталось, пропали возможности, так как в отличие от моего, «крестника», растянувшегося на асфальте, этот со всего разбега врезался головой в стоящую у подъезда скамейку. Пока потерпевшая спускалась с этажа, вокруг нас собралась толпа зевак.
— Что случилось?
— Хулиганы ребятишек бьют.
— Да нет, воров задержали.
— Нет-нет, говорю вам, я сама видела…
Гудение толпы стало меня раздражать, я вынул из кармана удостоверение и помахал им в воздухе:
— Я — офицер уголовного розыска старший лейтенант Куницын. Только что на ваших глазах были задержаны преступники. Просьба не расходиться. Мне нужно записать данные свидетелей, которые пройдут со мной в отдел для протоколирования показаний.
Рой голосов стал стихать. Я подождал, пока толпа растечется по улочкам и домам, достал из кармана наручники и защелкнул их на запястьях, лежащих на земле парней, сковывая их попарно.
— Моя помощь вам потребуется? — спросил мужчина, сбивший на землю второго преступника. Он был единственный, кто не поддался на мою хитрость в стиле Остапа Бендера.
— Да, благодарю вас. Буду весьма признателен, если вы возьмете на себя труд позвонить в территориальный отдел милиции, сообщить дежурному о задержании и попросить его выслать машину.
Я продиктовал телефон отдела, мужчина кивнул и направился к автомату, расположенному на углу дома. Потерпевшая, наконец, спустилась вниз и, заливаясь слезами, принялась рассказывать, как она…
— … Шла, даже не думала ничего такого… Магазин недалеко.
Продукты вот купила. Кто бы знал… Я только по телевизору и видела… Они в одном лифте со мной ехали. До этого в магазине стояли. Я говорю: «Мне на десятый этаж», а этот, высокий, отвечает: «Нам выше». Потом на кнопку нажали, лифт остановился… А высокий — он заводила — кричит: «Давай, деньги и серьги!» Матом все, матом… Я им всё отдала… Серьги, деньги, кулон, цепочку, кольца… Даже часы… Все, все забрали!
Изображая на лице сочувствие и глубокое внимание, мысленно я представлял дымящиеся сосиски с кетчупом, малосольные огурчики, кусочки сервелата, ярко-зеленый лучок, картошечку с маслом… Видение было столь явственным и реальным, что огорчение на моем лице было искренним и неподдельным. Ободренная столь глубоким принятием ее беды, женщина успокоилась и даже, стесняясь, поцеловала меня в небритую щеку, преданно глядя на меня заверяя, что такого энтузиазма и такого мужества она без признательности не оставит. Что она до «всего моего начальства дойдет», что она «добьется для меня благодарности или премии», что она…
Она просто не знала, что это событие, значительное и шокирующее для нее, для нас рядовой случай одного из многих уличных грабежей, которые подростки совершают не по одному разу на дню. И благодарности, и премии мне, конечно, никто не даст, потому как в личном деле у меня два выговора и одно предупреждение о «неполном служебном соответствии», и, следовательно, все, что я могу получить, благосклонный кивок начальника угро за, «срубление лишней палки», хоть и «халявной». А парней, ограбивших ее, следователь допросит и скорее всего, отпустит под подписку, так как камеры забиты куда более опасными преступниками, и места там можно достать лишь по блату… Что моя оплеуха да еще пара лет «условно» — вот и все наказание, на которое они могут рассчитывать… Что мое циничное отношение к делу и лицемерие по отношению к ней не результат моей «лживой и двуличной» натуры, а просто опыт. Долгий, и отнюдь не радостный…
