Дипломатия греха - [5]

— А как? — быстро спросил он.

— Я работаю всегда в одиночку. У меня свои способы, и я не люблю, когда ко мне лезут с советами… Займись своим делом, батюшка. У тебя в приходе обиженных и нуждающихся в утешении — пруд пруди, а это мое дело. Ты хотел, чтоб я за это взялся, я возьмусь.

— Я буду бездействовать, а иконы тем временем за кордон уйдут? Нет уж, извини, но сам… подвинься.

— Тогда на кой же чер… Кхм… Зачем тогда ты ко мне за помощью обратился?

— «Ксива» — невинно ответил иерей. — У тебя есть удостоверение. И все права. А у меня, кроме слова Божьего, других аргументов нет. Ты можешь пролезть туда, куда меня попросту не пустят.

— Это куда же?

— А вот это разговор отдельный.

— О-хо-хо, — вздохнул я, — таскаться по городу со священником в качестве нагрузки…

— Это мы еще посмотрим, кто кому в нагрузку будет.

— Хорошо, этот вопрос мы временно отложим. Рассказывай, какие у тебя догадки. Ведь догадки имеются?

— Имеются, — подтвердил он. — Есть у меня кое-какие подозрения. Видишь ли, за десять дней до ограбления пришел к нам директор инвестиционно-коммерческой фирмы «Роща», некто господин Соловьев. Поговорил с протоиереем о том, о сем… И, высказал желание помочь церкви в меру сил своих. Пожертвовал довольно значительную сумму, пообещал прислать группу ремонтников-реставраторов. У нас проводка прогнила и полы совсем плохие… Все ведь в деньги упирается. Мы, естественно, обрадовались. Смутил меня Соловьев тем, что крестился неправильно. До этого утверждал, что он — человек глубоко верующий, помогать нам для него — одно удовольствие… Как же так, думаю, «глубоко верующий» человек, а как крест класть, не знает — то ли справа налево, то ли слева направо… Но чудаков сейчас много, а Бог в душе независимо от того, чтишь ты символику или нет. Здесь важны дела, помыслы, а не атрибуты… Когда через пару дней прибыла группа ремонтников, я совсем позабыл о своей подозрительности, списав ее на отголоски былой работы. Ребята и впрямь постарались — починили все так, что любо-дорого поглядеть. Особо много внимания они уделяли сигнализации… Как священник, я гоню от себя мысль, что оказавший помощь может действовать в корыстных целях, но как бывший опер…

— Насколько я помню материалы дела, сигнализация не была повреждена. Пропилили решетку; выбили стекла… Ведь так они проникли?

— По времени не сходится. Группа захвата прибыла на место через четыре минуты. Успели бы воры за это время проникнуть в помещение, обойти его, собрать все самое ценное и скрыться до прибытия наряда? Даже если они чемпионы по скоростному преодолению полосы препятствий нет. Я полагаю, что стекло разбили уже после того, как иконы были вывезены в надежное место.

— Да, остается такая мелочь, как сигнализация. Хоть ты и жалуешься на отсутствие денег, но сигнализация у вас установлена не в виде колокольчика над дверью… Одна из последних разработок, если не ошибаюсь?

— «Цербер». Подарок церкви от прихожан, — улыбнулся иерей. Когда я думал над этой версией, я проверил сигнализацию, что, кстати, должно было быть твоей работой… И вот что я обнаружил…

Он подошел к серванту; открыл ящик, извлек небольшой коробок, вернулся к столу и высыпал передо мной три черных пластиковых квадратика с «усиками»-проволочками.

— Электронные насадки, — догадался я. — Крепятся к проводам сигнализации, в нужное время блокируются сигналом на расстоянии. И вся хваленая система безопасности наивных американцев бледнеет перед смекалкой русских — «левшей». Почему они их не сняли перед уходом?

— Я — иерей, а не гадалка. Быть может, забыли в спешке, а может, и обнаглели до такой степени, что просто не захотели возиться в темноте. Если б не я, их никто бы и не заметил, а если бы и нашли, то только к тому времени, когда иконы на Западе уже сантиметровым слоем пыли в частных коллекциях покрылись бы.

— Ну ладно, ладно — устыдил. Кончай хвастаться, а не то меня начнет душить черная зависть, и, чтобы избежать контрастов, я опять велосипедами да кражами из коридоров займусь… Значит, говоришь директор? Как называлось это сообщество — «кустарей-умельцев»?

— Мы, когда помощь оказывают, документы не спрашиваем. Их старший называл кооператив, в котором они работают, — «Идеал», но я проверил через знакомых, такой ремонтной фирмы в городе нет. К Соловьеву идти надо, но он в — «отказ» пойдет: — «Знать работяг не знаю, нанял первых встречных из благих намерений»… Но нам не его показания нужны. Нам этот улей встревожить надо, чтоб засуетились они, забегали, скрытое показали, друг дружку выявили.

— А ты, батюшка, в рясе своей совсем неприметен будешь, когда за ними от угла к углу побежишь. Я просто-таки уже вижу «неприметного» священнослужителя, по-пластунски переползающего от клумбы к клумбе.

— Переползать придется тебе. Я, коли тебе так угодно, даже из машины выходить не буду… До поры, до времени.

— Не-е, ваше святейшество, не обессудь, но на фиг мне такая засветка… Сиди-ка ты дома.

— Порешили уже. Сказал, поеду, значит, поеду.

Я с трудом удержался, чтобы не сплюнуть в сердцах.

— Упрям ты, отче, как… Очень упрям! Ну да чер… Бог с тобой, делай что хочешь. Навредишь-будешь винить только себя, больше некого. Ладно, оставим пока это… Я вот давно спросить хотел. По Библии нужно любить «ближнего своего, как самого себя». Это что же — всех? С обычными подлецами можно просто не общаться, но как быть с теми мерзавцами, которые до власти дорвались? Миллионы людей уничтожают, разоряют, в грязь втаптывают. Их тоже любить? За них тоже молиться?