Горячка - [62]

Я же ничего не мог понять. Любила ли она, мое маленькое сокровище, меня на самом деле? Или она в чем-то меня обвиняла? А может все прошедшие события шокитровали ее гораздо сильнее, чем я мог предполагать? Или же я попросту был сам шокирован этим ее африканским поведением, понять которого мне не удавалось? Ответа я найти не мог и, как правило, сам отстранялся от этих проблем.

В голове у меня были более важные дела. На строительной площадке работа шла по плану. В недалекой перспективе передо мной было полнолуние. Проблемы и хлопоты умножались. Вечером я ложился готовый и умственно, и физически, и по сути дела, мне было даже на руку, что девица сама бычилась. Будучи и сам в паршивом настроении, я оставлял ее с таким же, не делая при этом никаких усилий. Разве моя вина в том, что африканок невозможно понять?

ААА

Изменилась она, когда наступило полнолуние.

Вначале я в последний раз прошелся по форту – небольшой такой обход перед сном – пинками проверяя крепость опор и бросая про себя вызов ночи и джунглям. Затем я тихонечко прошел к себе в дом и сразу же заметил, что что-то изменилось.

Увидав, что это вхожу я, Малышка заулыбалась. Совершенно голая, она разлеглась на бамбуковой постели. Мало того, что голая: она лежала на боку, выставив груди, экспонируя в свете луны все чудесные округлости собственных бедер. При этом она ласково глядела на меня, и в ее глазах таился тот чувственный блеск, которого я так давно не видел.

Усталый, я лег на кровать, не желая обращать на девчонку внимания. Она зашевелилась, придвинулась ко мне и обняла за талию. Ее ладошка нежно переместилась по моей груди, потом по животу, возбуждая первую дрожь. По моему телу пробежала дрожь. Малышка тихонько засмеялась, после чего присела надо мной, положив свои ладони мне на плечи. Потом прижалась ко мне, а в глазах – сплошные недомолвки. При этом она толкала меня головой, как бы заигрывая.

Насколько я понял, ей хотелось со мной помириться.

Затем она сползла на кровать и, глядя на меня, засмеялась. Своими тонкими пальцами она начала ласкать себе груди.

- Элияс? Муж Элияс?

- Д-да… - с сомнением в голосе ответил я.

Малышка буквально взорвалась хохотом, приложив обе ладошки к лицу, словно я сказал какую-то глупость. Затем она обняла меня, по дороге потершись грудями о мое лицо, и нырнула ниже: расстегнула мои штаны и начала играться. При этом из ее горла исходило тихое, довольное урчание. Ее белое тело, растянувшись в лунном свете, холило волнами буквально в паре сантиметров от моих пальцев.

Я схватил ее за бедро и грудь. Малышка радостно застонала и выгнулась, прижала мои ладони к своей коже, чтобы я ласкал ее покрепче; заставила меня обнять ее сильнее и при этом медленно перемещалась, чттобы подсовывать мне поочередно все части своего тела. Я опал в нее, в теплоту ее кожи. Ее губы и зубки тоже не теряли времени, легонько покусывая меня за шею.

Малышка раскрылась, вся в любви, и с вздохом облегчения приняла меня в себя. А потом, очень скоро, она начала требовать большего.

Лна желала больше! И крепче! Она передавала мне то громадное желание, которое ее саму переполняло, склоняя меня к тому, чтобы я любил ее еще более страстно. И я выкручивал ее, раздирал, пахал… В нашей маленькой хижине любовь переродилась в бурю – на кровати и вокруг нее.

Когда она покинула меня – лежащего поперек кровати на животе, я желал только одного: заснуть. Малышка же поднялась со смехом. Словно в тумане я видел, как она зажигает кусок дукумэ, дым которой действует как афродизиак. Жестами и смешной мимикой она дала мне понять, что, благодаря дукумэ, мое мужское естество вновь сделается твердым и сильным. И она уже начала ласкать себя между бедрами.

- Потом, ты прийти. Тут, еще хорошо. Хи-хи! Ой как хорошо!

Она подняла палец к дукумэ, которую прикрепила под потолком.

- Свет, хорошо! Лучше видать! Ты видеть я?

Она потянулась на кровати, выгнувшись назад, с ладонями на грудях.

- Хи-хи! Ты видеть я? Ну, давай! Ты приходить!

Она сунула мою ладонь себе между бедер и начала меня ласкать: долго, очень нежно. Я же вел ее, показывая, как это сделать еще лучше. Малышка тут же взялась за дело. После этого ей вновь захотелось меня, и я вновь овладел ею. Когда я валялся совершенно обессиленный, Малышка пришла с новыми ласками – еще более горячими и нежными, и я еще несколько раз погрузился в сстихии ее наслаждений. Пару часов она вопила без памяти, могло казаться, что голосовые связки ее не выдержат. Я опасался, что сломаю ее, только ее маленькое, сильное тельце все выдерживало, вцеплялось в меня и требовало продолжения…

Сон сморил нас обоих, тесно прижавшихся к себе – уже значительно позднее.



Каждое утро я ходил "на кофе" к Пауло с Монтанем, на расстояние метров двадцати от моей хижины. Когда я приходил, Старик всегда был уже на ногах – он вставал раньше всех.

Прожаривая, по совету Монтаня, семена плодов кола, в которых кофеина было больше, чем в орешках – по словам нашего всезнайки – Пауло получал зерна, которые, после помола, в соединении с горячей водой давали темный и горький напиток, несколлько напоминавший неподслаженный цикорий. Вспоминая со вздохами, как немцы ввели карточки на кофе, Пауло называл этот напиток эрзацем. Каждое утро он терпеливо молол новую порцию