Горячие сердца - [17]

Трудно было примириться с тем, что подчас эти ребята на уроках отвечали лучше него.

Еще длиннее стали вечера Николая. Он поставил себе задачу: догнать и перегнать одноклассников.

Долго светилась лампа над его столом, когда весь дом уже спал.

А вскоре новая страсть вошла в его жизнь: летающие модели.

Мало-помалу потолок его каморки оказался сплошь увешанным моделями самолетов всех систем и калибров. Со временем они стали перекочевывать и на потолок соседней комнаты, где спали родители.

Все модели были построены без знания основных законов физики, без советов опытных людей. Николай работал по догадке да по личным наблюдениям, которые вел через забор Ходынского аэродрома.

Ни одна из построенных им моделей не совершала такого полета, чтобы ему помешали стены комнаты.

Так было до тех пор, пока Николай не увидел журнала «Самолет».

Он привык браться за всякое дело круто. Адрес на обложке «Самолета» привел его в редакцию. Его модели делались все совершенней. От прыжков они перешли к коротким взлетам. От коротких взлетов — к полетам через весь двор.

Ненасытный дух соревнования заставлял Николая добиваться того, чтобы и тут занять не последнее место. Он работал над моделями так, словно от успехов его работы зависела судьба советской авиации, которую в те годы энергично строило Советское государство.

Для Николая лозунг «Пролетарий — на самолет!» звучал призывом, не дававшим думать ни о чем другом. Со стен московских домов на него глядели плакаты Авиахима, призывавшие к постройке эскадрильи «Ультиматум». Эта боевая эскадрилья, состоящая из самолетов отечественной постройки, должна была явиться вещественным подкреплением ответа советского правительства, данного на наглую британскую ноту, получившую у советского народа название «ультиматум Керзона».

Советская страна вплотную принялась за создание собственной мощной авиационной промышленности. Вот-вот поднимутся в небо свои, советские самолеты. Сколько тогда понадобится летчиков!

Николай боялся одного: опоздать.

Эта боязнь усиливалась по мере того, как появлялись препятствия на пути к небу — на пути, казавшемся прежде прямым и совершенно свободным. Партия и комсомол посылали в авиацию своих лучших сынов. У многих из них было больше прав на поступление, чем у Николая. И по образованию, и по возрасту, и — самое удивительное — по физическим данным.

Эти «физические данные» были для Николая полной неожиданностью. Коренастый и жилистый, но маленький ростом, он не производил впечатления сильного человека. Долгая работа в литейной лишила его лицо свежести. Сидение за партой и бессонные ночи сделали юношу вялым.

Нужно было вернуть свежесть лицу и подвижность телу.

И вот Николай начал заниматься футболом. Скоро он стал капитаном своей команды и вывел ее на первое место во всем Петровском парке. В течение добрых двух лет мать Николая, Анастасия Семеновна, шила трусы членам команды и чинила майки, порванные в пылу матчей.

Футбол вернул Николаю здоровье и свежесть.

Но вот была окончена школа.

Николай смело пошел в райком комсомола, где отбирали комсомольцев в авиашколы.

Из райкома он вернулся хмурый. И без того не слишком разговорчивый, он замкнулся в себе. Родители не могли от него ничего добиться. На третий день он уложил чемодан.

— Куда ты? — спросил отец.

— В Муром.

— Зачем?

— Работать.

Из этого лаконичного разговора было, конечно, трудно понять, что Николай решил вернуться на родную Казанку.

Он уехал на службу в Муромские железнодорожные мастерские.

Прошло два года.

Николай приезжал домой только на побывки. Всякий раз он, словно отдавая рапорт, немногословно докладывал отцу о своем продвижении на работе, о том, чему выучился.

К концу второго года старый Франц с радостью узнал, что его сын выдвинут кандидатом на должность мастера цеха. Но узнал не от Николая.

А еще через год Николай вошел в родной дом принаряженный и строго-торжественный.

— Ты что это, словно с праздника или на праздник? — спросил отец.

— С праздника и на праздник.

— Что-то не пойму...

Николай торжественно произнес:

— Ваш сын принят в партию.

Несколько мгновений старик молча глядел Николаю в лицо. Потом привлек за плечи и поцеловал:

— Не обманул ты меня... Ни в чем не обманул. Оправдай доверие партии.

В тот день мать захлопоталась у плиты.

За обедом Франц спросил сына:

— Значит, окончательно в железнодорожники?

И, к своему удивлению, услышал короткое и решительное:

— Нет.

— Как же так?

— Другая у меня дорога. Вы знаете... — И Николай движением руки показал на окно, в залитое солнцем ярко-голубое небо.

— Теперь это зависит не только от тебя, — в сомнении сказал Франц. — Что скажет партия.

— Партия пошлет меня в авиацию.

— Говоришь так, словно это в твоих руках.

— Судьба каждого человека, папа, в его руках.

Франц было покачал головой, но, поглядев на сына, сказал:

— Впрочем, кому же теперь и глядеть-то ввысь, как не вашему брату.

— Я тоже так думаю.

— Значит, препятствий больше не видишь?

— Осталось одно.

— Большое?

— Ежели остальные одолел, это доломаю.

— Какое же?

— Я сам.

Франц с удивлением посмотрел на сына:

— Что же... не уверен в себе?