Горячая купель - [22]

— Не трожь, лейтенант! Не ты мне его давал и отнять не имеешь права!

Батов и не подумал отпускать автомат.

— Отцепись, говорю! Стрельну! — пригрозил солдат.

Тогда Батов рукой ударил по диску, вышиб его, оттолкнул ногой и, ухватясь за кожух ствола, вывернул автомат из рук солдата.

Вася стоял у двери, готовый в любую минуту преградить выход.

— Клади оружие на стол! — приказал Грохотало Кривко.

Но тот уже успел оправиться, вложил диск, загнал патрон в патронник и, держа автомат на взводе, объявил:

— Попробуй тронь, солдат разжалованный! Тоже из себя командира строит.

Володя потемнел от злости, весь напружинился. А Батов в это время, обогнув стол, пошел на Кривко с другой стороны. Кривко повернул ствол на него. Для Грохотало это был самый подходящий момент. Он подскочил, точно распрямившаяся пружина, и всем корпусом ударил Кривко. Тот вышиб спиной стекло и запустил очередь в угол потолка. Небольшая поддержка Батова — и автомат в руках Грохотало.

— Подлец! — охрипшим голосом хлестко выговорил Батов. — Неисправимый лагерник! Ты же говорил, что тебе дорога свобода! В трибунал просишься?

— Прибить такого гада на месте! — сквозь зубы сказал Грохотало.

— В чем дело? — резанул слух властный громкий голос.

В комнату вошел майор Крюков, за ним три солдата. Видно, патрули.

— В чем дело? — повторил майор, обращаясь к Батову. — Я вижу здесь офицера. Бардак устроили, так сказать. Девочек не поделили! — Он покосился на женщину, сидящую на кушетке. — Прославляете честь советского офицера вдали от родных рубежей.

Батов побледнел. Подозрения майора, нелепые и оскорбительные, потрясли его. Хотелось вытолкнуть Крюкова на лестницу. Собрав всю выдержку, даже пытаясь изобразить усмешку, сказал:

— Из-звините, товарищ майор, если вы искали бардак, можете считать, что нашли его.

— Как вы смеете! — взвизгнул Крюков и придвинулся к Батову вплотную. — Так ты еще и пьян! Вот почему вас потянуло на развлечения!

— Леша, Лешка! — шептал Грохотало. — Перестань, не связывайся! Я уже учен на таком.

— Я тебя сейчас заберу! — еще больше ощетинился Крюков. — Болтаетесь вечно! И все оказываетесь не там, где вам положено быть! Я помню, как ты прибыл в полк!

— Я тоже помню, что вы и тогда не пожелали разобраться в обстоятельствах, — отпарировал Батов.

— Перестань! Перестань, Леша! — твердил почти вслух Грохотало.

— А этого вояку я тоже знаю, — повернулся Крюков к Володе. — Совершил преступление, так сказать, разжаловали. Снова за прежнее?!

— То преступление было из-за такого же человека, как вы, — не выдержал Грохотало.

— Володя, Володька! — зашептал Батов. — Опомнись! Ты только что меня учил...

Володя, спохватившись, попытался исправить положение.

— Товарищ майор! — перебил он собравшегося что-то сказать Крюкова. — Разрешите доложить! Разрешите спокойно объяснить обстановку. Ведь здесь все произошло совсем не так, как вы думаете.

— Нечего объяснять, и так все видно, как на ладони, — сказал Крюков, но уже несколько пониженным тоном и, усмехаясь, добавил: — Н-ну, попробуйте выкрутиться через свои, так сказать, объяснения. Слушаю.

Володя со всей обстоятельностью начал рассказывать, как все произошло, однако ни словом не обмолвился о прошлом Кривко.

— Так, так, — поддакивал майор. — У тебя, товарищ солдат, богатая фантазия: начинает, так сказать, походить на истину. — И обратился к Кривко: — Правильно он говорит, товарищ солдат?

— Врет он все, — буркнул Кривко, нагло сверкнув маслянистыми глазами.

— Верно? — спросил Крюков у другого безоружного солдата.

— Верно, — подтвердил тот, наклонив голову и не поднимая глаз.

— Х-хорошенькое дельце! Х-хехо! Он мне объяснил обстановку, внес ясность!

Крюков не хотел верить ни единому слову Грохотало. Таков уж был у этого человека характер: если кто-то попал к нему на черную заметку, то думать о нем не мог иначе. Желая, видимо, подтвердить свои догадки, он обратился к одному из патрульных:

— А ну-ка, Гецис, что может сказать эта фрау в «оправдание» наших командиров? Спроси-ка ее хорошенько.

Вперед вышел невысокий плотный солдат, щеки его заросли густой черной щетиной, на которой выделялись ярко-красные губы. Он сдвинул на затылок измятую пилотку, высморкался в грязный платок, потянул острым носом, проверяя, хорошо ли проходит воздух. Деловито осведомился, как зовут фрау, с которой ему предстоит разговаривать.

— Берта Зангель, — последовал равнодушный ответ.

Сейчас она не знала, кого больше ненавидеть. Свои и чужие — кто из них больший враг? Ненавидела тех и других. Курта убили чужие, может быть, вот эти люди. А отца и мать?

Она не послушала уговора старших женщин в подвале и вечером, когда затих бой, в сумерках бегала взглянуть на погибших. Разыскала там трупы своих родителей... Навсегда запомнила слова отца, Аугуста Венке, о нацистах. Но все ее существо протестовало против того, чтобы и ее как-то причислили к ним, как это сделал отец в последний вечер.

А ведь было время, когда Берта души не чаяла в молодых парнях, что носили военную форму, и мечтала выйти замуж только за военного. Мечта ее сбылась. Но было это давно-давно. Подвал изувечил ее, изломал. И ненависть была тупая, граничащая со страшным безразличием. Больше всего ей хотелось покоя. Но что нужно этому сердитому русскому начальнику? Зачем он здесь? Зачем все эти люди здесь?