Горы высокие... - [8]

Но здесь мы столкнулись с одной небольшой проблемой. Испытывая огромную потребность в кадрах, мы вынуждены были набирать людей из РСФ, чтобы направлять их на работу в КУУН. Первым таким человеком был Эль-Гато, самый опытный и самый старый член РСФ. Он вынужден был теперь заниматься работой в КУУН, развернуть всестороннюю политическую работу, быть в курсе всех требований студентов с тем, чтобы студенты поддерживали проводимую нами политику, чтобы они видели преимущества, которые давало им руководство РСФ. Нам это было крайне нужно, потому что посредством борьбы в КУУН за расширение студенческих прав мы по-прежнему могли бы отбирать из среды студентов наиболее достойных товарищей. И, как я уже говорил, это позволяло нам использовать организационную структуру и финансовые средства КУУН для того, чтобы с их помощью вести пропагандистскую работу среди студенчества во имя интересов не только КУУН и РСФ, но и всего Сандинистского фронта национального освобождения.

До этого нам приходилось буквально воровать в университете. Мы прокрадывались в комнаты административной службы и напихивали в сумки наших спутниц скоросшиватели, кипы бумаги, цветные мелки, стиральные резинки, скрепки… Какую же мы испытывали радость, когда нам удалось достать двести песо и купить десять краскопультов, чтобы писать лозунги, плакаты и разрисовывать университетские и городские стены!

Начиная с того момента, как РСФ победил на выборах в университете, воровство в альма-матер значительно уменьшилось. Студент — это самый настоящий разбойник, не правда ли? Я сейчас вспоминаю, что сумки наших спутниц мы набивали не только этим. Они служили нам и для других целей: мы прятали в них вещи и лекарства, украденные в магазинах и аптеках.

В том же самом 1970 году РСФ рекомендовал КУУН нацелить свою деятельность на увеличение числа студентов, поступающих на первый курс медицинского факультета. Поступило всего лишь 50 человек, а мы хотели, чтобы поступило не менее 100. Разумеется, мы старались охватить всех студентов, главным образом с основного факультета, которых в Леоне было приблизительно 1500 человек, а в Манагуа — 2000. Эль-Гато шел во главе студентов, а мы шли за ним, будоража массы, устраивая митинги, занимая помещения университета, устанавливая громкоговорители, проводя на улицах напротив здания университета сидячие забастовки, организуя всякого рода комиссии. Когда студенты начинали понимать необходимость борьбы за изменение существующего строя, мы уже могли вести среди них политическую работу. И вот так, шаг за шагом, мы привлекали на свою сторону молодежь, поступавшую в университет. Это послужило значительным импульсом для РСФ. Мы выиграли схватку на медицинском факультете и вновь ввязались в борьбу; мы представили новый вариант реформы в университете, изучили реформу кордобы и хотели изменить структуру нашего университета; мы боролись за то, чтобы изменить учебные программы, перевести как можно больше денег Фронту, используя для этого КУУН.

Помню, что, когда власти хотели исключить с медицинского факультета университета двух наших товарищей, мы заняли здание факультета права, где работали самые реакционно настроенные преподаватели, которые расхваливали конституцию Сомосы, пропагандировали так называемую представительную демократию.

Однажды мы устроили демонстрацию около дома декана. Мы всегда придумывали что-нибудь такое, чтобы стимулировать студентов, дабы у них не пропал энтузиазм и моральный настрой для достижения не только учебных, но и политических целей. Задача состояла в том, чтобы придумать для студентов что-нибудь оригинальное. Мы, сами студенты, считались большими выдумщиками. Я был президентом ассоциации студентов права. Именно в это время я и возглавил демонстрацию студентов факультета, направившуюся к дому декана. Во время демонстрации каждый нес в руках зажженный факел, а когда мы шли по улице, то люди просыпались, выходили из своих домов прямо в нижнем белье, в домашних шлепанцах. Лица у одних были испуганные, у других — серьезные или веселые. Студенты в Леоне всегда были горазды на веселые развлечения, и жители приходили в неописуемый восторг, потому что мы высмеивали Сомосу и правительство.

Так вот, в ту ночь, когда проходила демонстрация с факелами, женщины выскакивали на улицу в нижних юбках или в ночных рубашках, едва набросив на себя одежду. Они высовывались в приоткрытые двери и окна и, узнав в толпе демонстрантов своих женихов или сыновей, начинали громко комментировать: «Посмотри-ка, куда этот направился!», «Боже мой, а вон и мой красавец идет!», «Ты только посмотри, что они вытворяют!», «Ну и парни, ничего себе!».

Так мы шли с песнями, и факелы наши были видны издалека. Вначале люди думали, что идет какая-то процессия верующих, но потом им удавалось разглядеть нас. Жители домов высовывались из окон и дверей, и перед ними раскрывалась следующая картина: этот неисправимый Кабесас, или, как меня звали в городке, Тощий, идет во главе демонстрации с факелом в руке и во весь голос горланит песни. Одни смотрели на нас с симпатией, другие видели в нас лишь лентяев студентов, которые, как им казалось, мечтали праздно проводить время и просто не хотели учиться. Но нам хотелось совершенно другого… Для нас время это было очень трудным.