Горы высокие... - [4]

3

Итак, я начал заниматься революционной деятельностью и всецело был поглощен ею. Я походил на ребенка, которого впервые отвели в школу и именно в этот день пришел конец всем его детским шалостям, ибо на него легла определенная ответственность. Когда ты включаешься в деятельность Фронта, с тобой происходит нечто подобное, но уже на другом уровне, и здесь речь пойдет не просто о счастье, потому что если в тебе пробуждается сознательность, и если, как говорил Че Гевара, организация, в которую ты вступаешь, революционная, и если революция подлинная, то ты либо придешь к победе, либо погибнешь. Как только ты включаешься в деятельность революционной организации, объем работы и ответственность постоянно возрастают, и ты словно попадаешь в водоворот. Подыскиваешь дома для подпольщиков, помещения для собраний, для складов, организуешь «почтовые ящики», подыскиваешь автомашины, механические мастерские. Одним словом, я стал делать все, что мне поручали и что, как казалось мне, я обязательно должен был сделать. В тот момент еще не существовало четкой структуры организации подполья, но работа, которую проделывал каждый человек, была крайне важной — создавалась основа для последующей работы. В Леоне Фронт представляли лишь Леонель Ругама, Хуан Хосе, Эдгар Мунгия и Камило Ортега. При этом важно помнить, что времена действительно были тяжелые, особенно после кровавой бойни в Панкасане. Думаю, что для любого человека в то время принять решение вступить во Фронт считалось исключительным шагом. На решение вступить или не вступить во Фронт в то время большое влияние оказывала противоречивость информации, которой мы располагали. С одной стороны, противники Фронта говорили, что Фронт — это просто небольшая кучка людей, а с другой — мы сами были свидетелями того, что на улицах часто разбрасывались листовки, появлялись они и на стенах домов, а по радио передавались сообщения о нападениях на гвардейцев. Конечно, все это наводило на мысль об активной и широкой деятельности Фронта. Так или иначе, все с напряженным вниманием следили за любыми сообщениями о Фронте.

Я шел к обедне в кафедральный собор лишь затем, чтобы послушать, как люди на паперти обсуждали последние новости, едва заканчивалось богослужение. Это были те же самые комментарии и реплики, которые обычно слышишь на стадионе перед матчем или у дверей здания университета, в механических мастерских, в парикмахерских, когда, стоя за соседним креслом, парикмахер обсуждает с очередным клиентом события дня. Слушая их, я думал: «Знали бы они, что я тоже участник Фронта». Во всем этом есть один весьма интересный момент. Дело в том, что вооруженные действия каждой революционной группы, идущей в авангарде революционного процесса, не только сплачивают массы, но и укрепляют их моральное состояние, закаляют бойцовские качества революционера… И явление это настолько многогранно, что необходимо глубоко прочувствовать его, чтобы понять до конца.

Пропаганда, всколыхнув массы, со всей силой обрушивалась на нас, и в определенный момент мы сами думали, что Фронт — могущественная организация. Опасность не казалась нам слишком серьезной. Мы могли мечтать, ни в чем себя не ограничивая. Я бы даже осмелился сказать, что подобное чувство было свойственно большинству из нас. И то, что семейство Сомосы правило страной целых 45 лет, и было тем фактором, который побуждал народ поддерживать СФНО. В конечном счете помыслы народа и членов Фронта были едины. И все же бывали моменты, когда вдруг возникали опасения, что ты только мечтатель, что ты лишь песчинка в безбрежном океане, но потом так же внезапно приходило сознание того, что в тебе таятся невиданные возможности, поддержанные верой в то, что ряды активных борцов ширятся, но ты их просто пока еще не знаешь. Подобное состояние души в те трудные времена вселяло в нас надежду. А когда дух твой значительно окреп, испытываешь истинное удовлетворение от того, что ты кузнец революции. Я хочу, чтобы все поняли, как горько становится, когда ты, по мере того как активно включаешься в деятельность организации и начинаешь работать, постепенно вдруг осознаешь, что Фронт не такая уж могущественная организация, какой ты ее себе представлял; что Фронт — это всего лишь горстка людей и что в лучшем случае лишь в Леоне, Манагуа и Эстели действуют несколько героических парней, смело принявших вызов истории и начавших активно работать на этом поприще. Как говорит Карлос Фонсека, мы были трудолюбивыми муравьями с твердыми и упрямыми характерами… Мы совершали нападения на гвардейцев, расправлялись с предателями, о чем сразу же сообщалось в прессе, потому что действия эти были направлены против диктатуры. С точки зрения буржуазных партий консерваторов и либералов и, разумеется, с точки зрения социал-христианской и социалистической партий это была безграничная дерзость, политическая ересь. Сторонники социал-христианской и социалистической партий привешивали нам ярлык авантюристов, а на собраниях в университете зачитывали нам отрывки из книги В. И. Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Но я хотел бы особо подчеркнуть, что сообщения о действительном положении дел, публиковавшиеся в газетах и передававшиеся по радио и телевидению, оказывали влияние и на нас. По крайней мере, так произошло со мной. Радужные представления о деятельности Фронта проходили так же быстро, как и возникали. А затем вновь перед нами вставала проклятая действительность… Вдруг тебе начинало казаться, что все уже кончено, и ты уже с некоторым чувством страха смотрел в будущее. Я думал лишь о том, как много жертв будет в этой борьбе. Я прекрасно понимал, что, пока борьба не охватит широкие массы, пока нам не удастся подготовить и провести массовое вооруженное выступление всего, народа, именно нам, которые еще оставались в живых и продолжали бороться, именно нам предстоит принести себя в жертву в ближайшем будущем. В такие минуты человек страшно боится смерти, потому что, как бы ты ни рисковал жизнью, находясь на легальной работе, ты все же рискуешь гораздо меньше, чем на подпольной работе. Я бы даже сказал так: чем реже ты играешь со смертью, тем больше боишься ее, и наоборот.