Горы слагаются из песчинок - [47]

Шеф побагровел, на шее у него вздулись узловатые жилы. Он силится сказать что-то в ответ, но Мастер, проворно нагнувшись, поднимает разводной ключ и, размахнувшись, стучит железом о железо.

— Пошли работать, ребята, — машет он остальным.

Грохот стоит невообразимый, не слышно даже, как захлопывается за Шефом кованая дверь его конуры.

Но вот шум стихает, и рабочие расходятся по местам со странным, им самим не понятным, щекочуще-радостным ощущением.

Только Шишак стоит в общей толчее, беспомощно опустив руки.

— А с нами-то как? — озлобленно выкрикивает он. — Что с нами теперь будет?

Мастер не спеша распрямляется и, ощупывая поясницу, внимательно глядит на ученика.

— Работай, сынок. Остальное тебя не касается.

Шишак нервно скрещивает руки и, покачиваясь на манер Шефа, с едкой горечью усмехается:

— Меня, значит, не касается. Интересненько! Настропалили человека, втравили в скандал, а потом — его не касается. Да ведь речь о моей шкуре, перво-наперво о моей. Мне последний экзамен сдавать в этом году. Мне… — Шишак умолкает под пристальным взглядом Мастера.

— Ты бы лучше руками работал, а не языком, — замечает спокойно Мастер и отворачивается.

В смотровой яме стоит почти полная тишина: звуки, спотыкаясь о края ямы, скатываются вниз по бетонным стенкам и испуганно замирают. Работа здесь, может быть, чище, чем наверху, но зато тяжелее. У Подростка быстро затекает шея, работать на ощупь пока не получается, все его внимание сосредоточено на шасси. Но ему здесь работать нравится. Если уж не с Мастером, то лучше всего в смотровой яме, одному. Машина его не обидит, она ему подчиняется, послушно роняя в подставленную ладонь отслужившие свой срок детали. Машины вообще создания добрые, благодарные и покорные.

Сверху, неуверенно нащупывая ступеньку, в яму просовывается короткая пухлая нога, и по лестнице, забавно вихляя задом, осторожно спускается Гном. Толстяк запыхался, бусинки глаз оживленно блестят.

— Удивляешься? — шепчет он. — Удивляешься, что я пожаловал сюда, верно?

— Нет, — отвечает Подросток. — Ничуть.

Гном недоумевает.

— Брось трепаться, Амбруш. Я же знаю, что ты удивлен. На твоем месте я тоже удивился бы.

— А я нет, — говорит Подросток. — Но если тебе так хочется, могу разинуть рот.

— Потрясно! Вкалываешь тут как ни в чем не бывало…

— Ага, — отвечает Подросток.

Гном глубоко вздыхает.

— А я к тебе с этой… ну как ее… с миссией.

— Да что ты говоришь? — улыбается Подросток.

— Точно, с миссией. Потрясно, а?

— В самом деле, — соглашается Подросток, тщательно протирая карданный вал.

Гном переминается с ноги на ногу.

— Ты, конечно, догадываешься, кто меня послал, — выдавливает он из себя.

— Представления не имею.

— Брось дурачиться, знаешь не хуже меня.

Подросток упорно хранит молчание. На Гнома он не глядит, работает.

— Слушай, Амбруш… Меня прислали сюда. За тобой, понимаешь?

— Это я уже слышал.

— Шишак прислал.

— Ну.

— Что, тебя не волнует?

— Как видишь.

— Потрясно. Старик, я с такими еще не встречался. Что, действительно не волнует?

— Действительно.

Гном почесывает переносицу.

— Велел передать: ты должен что-нибудь сделать. Иначе хана тебе.

Подросток молчит, улыбается.

— Ну что ему ответить? — раздраженно спрашивает толстяк.

— А что хочешь, — говорит Подросток. — Что придумаешь, то и скажи, приятель.

Гном напуган.

— Старик, меня Шишак по стене размажет. Ну скажи, что ему передать?

— Ладно. Передай, что ответа нет. Мол, так и просил сказать.

Гном придвигается к нему вплотную и шепчет взахлеб:

— Слушай, Амбруш. Он труханул. Не на шутку — Шеф теперь его срежет, как пить дать. Сначала его. А что будет потом, неизвестно. Но Шишака срежет, это факт. Это ясно всей мастерской. Шишаку крышка.

Ветошь снова приходит в движение, очищая вал. Подросток на Гнома даже не смотрит, а тот тараторит:

— Старик, не дури. Жребий выпал тебе, какие могут быть разговоры? Твой отец был судьей… уж как-нибудь тебя выгородят, старик. Мать тебя не оставит, у нее знакомые, связи, ведь тек? А у нас, старик, никого. Если ты разок врежешь Шефу, он слетит. Понимаешь, о чем разговор? Мы отделаемся от него.

Подросток наконец опускает глаза на Гнома. Толстяк краснеет.

— И вообще, жребий вытянул ты, не так?

— Вытянул, — не сводя глаз с Гнома, отвечает Подросток. — Только вы знали, что эта бумажка достанется мне. Верно? И задумали это ради хохмы, еще в сентябре, через несколько дней после того, как я сюда поступил. Или нет?

Гном растерянно переминается.

— Старик, я же тут ни при чем. Меня Шишак по стенке размажет. — Он почти умоляет: — Разок врежешь, и хватит. Ну сделай же что-нибудь! Сделай, Амбруш, иначе… того… — Он вдруг умолкает.

— Что иначе?

— Не сделаешь — Шишак возьмется за девчонку. Ну, эту твою…

Ветошь в руке Подростка оживает и обезумевшей, разъяренной птицей врезается в лицо Гнома. Толстяк взвизгивает и, ощупью отыскав лестницу, бросается со всех ног наверх.

Подросток сидит в углу ямы на корточках. Размышляет. Шеф, уж если он что-то решил, на попятную не пойдет. И, как бы рабочие ни возмущались, а задание им, ученикам, придется выполнить. Да и кто знает, может, через три дня от их возмущения не останется и следа… Есть дома журнальный столик со стеклянной крышкой. Если осветить его снизу, можно запросто копировать чертежи, от руки обводя контуры карандашом. Конечно, потом нужно все обвести по линейке, это гораздо дольше, но зато никаких расчетов. С расчетами у него все в порядке — дядя Дюрка в свое время их проверял… половину по меньшей мере. Сколько всего чертежей?.. Сто?.. Сто двадцать? Если копировать, можно дня за четыре управиться. Ну за пять. А остальные пускай корпят… им и к маю не сделать. Не до того будет, чтобы ходить за ним по пятам — хоть отдохнет от них… Что ждет Шишака? Пожалуй, на второй год его все-таки не оставят, как-никак выпускник. Осталось два месяца… а там? На следующий год не будет Шишака. Эти два месяца надо как-нибудь продержаться. Во что бы то ни стало продержаться.