Горы слагаются из песчинок - [40]

Шишак тихо охнул, и все четверо, словно по команде, вытянулись в струнку. Подросток в страхе зажмурился, сердце у него бешено колотилось, и, казалось, вся дождевая вода преждевременно наступившей осени холодным потоком хлынула ему за шиворот. «Сейчас упаду, — стучало в его мозгу, — сейчас, прямо здесь, на этом месте, упаду, упаду».

Шеф не взвился, не заорал — он заговорил на удивление ровно и спокойно, демонстрируя железное самообладание.

— Да, жаловаться — не в моем характере. Что верно, то верно, ребятки. Потому как в течение всей своей жизни, на каком бы посту я ни находился, я всегда твердо знал, что, когда и зачем нужно делать. Это я могу утверждать с высоко поднятой головой. Без тени колебания. Времена могут меняться, я же собственнолично, а также мои принципы, их суть — никогда! Так что жалоб, дети мои, вы от меня не услышите. Этому не бывать.

Наступило молчание. Напряженное, жуткое. Подросток не помнил, когда открыл глаза, запомнил только, что на смуглом лице Шефа играла обычная недобрая улыбка. Он все еще буравил глазами Гнома.

— Тэк-с, тэк-с. Думаю, растрачивать просто так, понапрасну такие резервы энергии было бы непростительной безответственностью. Транжирить ее бесцельно, вместо того чтобы обратить на пользу какому-нибудь прекрасному или великому делу. Бессмысленно расточать ее на какие-то там… хм… физические упражнения. На прыжки-кувырки. Или, скажем, на бег вокруг мастерской или отжимания от пола. Все это может служить только индивиду, а коллективу, обществу — никакой отдачи. Не так ли?

— Так точно, — хрипло ответил Гном.

— Правильно. — Шеф закачался взад-вперед. — Очень и очень правильно. Самым мудрым и достойным решением будет, если наши физические упражнения послужат и личности, и коллективу одновременно. И так как о примерных масштабах неизрасходованных энергетических ресурсов я имел счастье составить себе представление, то с ходу хотел бы внести одно предложение. Вполне серьезное и разумное. Не угодно послушать?

— Так точно, — ни живой ни мертвый, пролепетал Гном.

— Мое предложение — я особо подчеркиваю, предложение, а не распоряжение, — сводится к следующему. По истечении рабочего времени ты, братец, останешься в мастерской и произведешь генеральную уборку этой самой вот комнатушки. Само собой разумеется… хм… строго добровольно. Это ясно?

— Так точно.

— Возражения есть?

— Нет, товарищ завпрактикой.

Шеф удовлетворенно кивнул:

— Хор-рошо. Коль скоро в общем и целом мы с тобою договорились, ознакомлю с заданием в частностях. Генеральная уборка, как известно, включает в себя: выноску мебели, побелку, мытье окон и дверей, уборку мусора и мытье пола, конкретно — цементного пола. Оборудование и мебель, очистив от пыли, само собой разумеется, следует водворить на место. А утром, в начале смены, я оценю, правильно ли были использованы излишние и, без сомнения, вредные запасы энергии. Договорились?

— Так точно, — подавленно ответил Гном. — Все понял.

— Итак, это твой личный почин. — Шеф поднял палец. — Личный и добровольный!

— Так точно, добровольный.

— Хорошо, — улыбнулся Шеф. — Просто великолепно. Можно сказать, образцовый пример служения интересам коллектива. Такое случается не каждый день. С тем большим удовлетворением мы этот почин принимаем, не так ли? Ну что ж… на сегодня теоретические занятия будем считать законченными. А что касается практической стороны дела, я о ней позабочусь, не беспокойтесь.

Он еще раз окинул взглядом учеников. Все четверо, грудь навыкат, замерли в четком строю, ожидая небрежного жеста, означающего, что все свободны. Но жест запаздывал.

— И вот что, — неторопливо добавил Шеф. — Я хотел бы предупредить присутствующих, что речь шла о добровольной инициативе лишь одного из вас. Всякая поддержка ее, пускай также добровольная, будет расцениваться не как проявление солидарности, а как дисциплинарный проступок. Я считаю, что у остальных излишних запасов энергии, которые можно было бы безболезненно пожертвовать, нет. Это понятно?

— Так точно, — хором ответили ученики.

— Значит, понятно. Разойдись, — махнул он рукой и отвернулся.

Ученики строем, шагая в затылок друг другу, вышли в цех.

За ближайшей машиной Шишак остановился и жестом подозвал остальных.

— Вот скотина, — прошептал он. — Скотина, кретин. Он и со мной этот фокус однажды проделал. Ну и влип ты, несчастный, — взглянул он на Гнома. — Ну ладно, не дрейфь, не оставим тебя в дерьме. Иди работай пока. И держись подальше от нас. А вы, — повернулся он к остальным, — как только я двинусь в клозет, валяйте за мной. Идет?

Тихоня, опасливо оглянувшись по сторонам, молча кивнул.

— Идет, — согласился Подросток.

Стоило ему увидеть сочувственно улыбающееся лицо Мастера, и страха как не бывало. В конце концов, ничего серьезного не произошло. Для них сегодняшний день по сравнению со скандалом в цехе прошел довольно благополучно.

«И ведь все знают, какой он скотина, — досадовал про себя Подросток. — Все рабочие. Особенно молодые, кто у него учился. Хотя, если верить Шишаку, ряды его учеников за последнее время заметно поредели».

— Почему я единственный здесь третьегодок, не знаешь? — спрашивал Шишак у Подростка после работы. — А то, что на втором году никого нет, тебе не кажется странным? Да потому, приятель, что остальные слиняли. Нашли себе другое место — и привет. Ученики нынче не рабы, так ведь? За исключением меня, которого бог наградил таким дубоголовым папашей. Куда, мол, тебя судьба определила, там и держись. Вот я и держусь… Тоже принцип, ничего не скажешь… Но я выдержу. Меня Шеф так просто не вышибет. А вышибет, тогда и ему хана со мной вместе.