Горшок черного проса - [28]

— Никак нет, господин полковник!..

— Ну, теперь-то генерал Молчанов уж, наверное, его получил, если его читают и обсуждают даже мои солдаты и офицеры. Да, господа, — обратился он ко всем сидящим за столом, — нам бы следовало учиться у большевиков агитации, умению воздействовать на противника не только оружием. Удивляюсь только: каким образом они распространили письмо среди наших солдат? Мы ничего не знаем, а солдаты второй день читают его. Позор!

— Для меня это было полнейшей неожиданностью, но когда я узнал, то сразу же приказал взять под стражу всех, у кого листовки были обнаружены, — сказал командир Омского полка. — Двое солдат по моему приказанию были расстреляны.

— А вы уверены, что обнаружили все листовки и арестовали всех солдат и офицеров, которые читали письмо?

— Не совсем…

— А вы? — спросил Аргунов у командира Иркутского полка.

— Я впервые слышу о письме… Но я приму самые строгие меры!

— Хорошее дело. Ну что ж, поскольку командование узнало обо всем в последнюю очередь, я доведу до вашего, сведения содержание письма. — Командующий достал из кармана листовку: — Блюхер пишет генералу Молчанову следующее… Так… это несущественно… Начну вот отсюда. Он спрашивает у генерала, гм… гм… «Какое же солнце предпочитаете вы видеть на Дальнем Востоке? То ли, которое красуется на японском флаге, или восходящее солнце, гм… гм, новой русской государственности, начинающее согревать нашу родную землю после дней очищающей революционной грозы? Какая участь вам более нравится: участь Колчака, Врангеля или, гм… Унгерна? Или жребий гражданина своей революционной родины? Вы всюду твердите: и во Владивостоке, и в Хабаровске, и за границей, и в кабаках, и в храмах, и в газетах, — что боретесь за Великую Россию, за национальное возрождение ее, за раскрепощение ее от большевиков, ведущих антинациональную политику. Так ли это? Вы… конечно, знаете, что единственным, кто стоял за единство России, кто отстаивал ее от вожделений иностранных империалистических акул, была существующая в России Советская власть, которая, несмотря на тяжесть условий революционной эпохи, до сих пор ни одного клочка русской территории не отдала в цепкие лапы иностранных претендентов, не в пример русским временным правительствам, которые, как продажные сваты, обивали пороги иноземных посольств и банков… Драгоценная кровь русского народа заставляет меня обратиться к вам с последним словом. Своих слов я на ветер не кидаю…» Так, так… «Главком НРА Блюхер…»

Закончив читать, полковник Аргунов сложил листовку и спрятал в карман. Обвел всех взглядом, спросил:

— Н-ну, что вы скажете, на этот счет, господа?

— Очередная агитка, — презрительно сказал один из офицеров.

— Агитка? Может быть, и агитка. Но не обычная… Я попрошу вас, господа, сделать все, чтобы это письмо не доходило до солдат. Тех же, которые знают о нем, надо срочно изолировать, собрав в одно подразделение. Если о письме знают в наших частях, то, надо полагать, в полках Нэ-рэ-а его изучили от первого до последнего слова. В создавшейся ситуации мы обязаны использовать силу письма Блюхера с максимальной выгодой для себя.

При этих словах у Найденова сон как рукой сняло: уж слишком неожиданны были слова командующего. Похоже, они удивили не только Найденова, но и всех сидящих за столом. Полковник Аргунов обвел их взглядом и сказал, довольный произведенным впечатлением:

— Я чувствую, меня не совсем, поняли. Сейчас я все объясню и думаю, что вы согласитесь со мной. Из письма Блюхера следует, что он собирается дать самое последнее и, следовательно, самое жестокое сражение. Перспектива скорейшего окончания войны окрылит его полки. Народоармейцы будут сражаться с небывалым ранее упорством и ожесточением. Ну что ж… тем хуже для них, господа. Мы никуда не сойдем с этого места и не будем наносить упреждающего удара. Я принял это решение после долгих размышлений и анализов обстановки. Только в нем наше спасение и наши дальнейшие успехи… Я беру на себя всю полноту ответственности за этот шаг и поставлю в известность генерала Молчанова. Да, мы не выйдем из укрепрайона на равнину и не будем наносить упреждающий удар. Мы предоставим инициативу Блюхеру. Пусть его полки рассредоточиваются вдоль наших заградительных линий. На сорокаградусном морозе в окопах долго не пролежишь: ну, день, ну, два, максимум — три… Солдаты Блюхера начнут замерзать, как мухи, и он вынужден будет либо с позором отступить, либо послать полки на штурм укреплений. И тогда мы предоставим слово нашему оружию.

Взять Волочаевку, господа, ни теоретически, ни практически невозможно. Эту мысль надо вбить в головы наших солдат и офицеров! У нас достаточно боеприпасов, отличное обмундирование. У нас имеются помещения, где можно согреться и выпить на худой конец чаю, есть большое количество продуктов — и мы в состоянии выдержать штурм ровно столько времени, сколько потребуется. Но я повторяю: он не может быть затяжным. В течение трех — пяти дней мы обескровим Блюхера, и он вынужден будет отступить. Вот тогда, и только тогда, мы выйдем на равнину и начнем преследовать противника, у которого в тылу, насколько известно, нет каких-либо значительных резервов. Позади же нас стоит Поволжская бригада, части в Хабаровске, а в нейтральной зоне — японские войска, которые в случае успеха будут продвигаться вслед за нами. Я сказал все, господа. Надеюсь, теперь мой план стал понятен вам?