Горшок черного проса - [18]

Она встала и, покачивая бедрами и расточая направо и налево улыбки, пошла в сторону эстрады.

— История, — сказал, опрокинув рюмку коньяка, Найденов.

— История, — согласился капитан.

Им стало весело. Они выпили еще и еще раз. Капитан поманил пальцем официанта и попросил его заказать два номера в гостинице.

По мере того как друзья накачивались спиртным, шум и гул в зале становились все сильнее и сильнее. Стало душно, дымно. Офицеры сидели с расстегнутыми воротничками кителей. Макаров был вне себя от возбуждения:

— Хороша, стерва! Царица! Нет, ты посмотри, какие у нее бедра! У-ух! А что за взгляд! Нет, ты посмотри, Вася!

— Странно все… — сказал Найденов.

— Что странно?

— Кого-то будет ласкать эта женщина, а кого-то осина…

— Это кого? А-а-а… Ты опять про этого пленного? Такой вечер, Вася, а ты… Пора бы забыть, — поморщился капитан.

— Трудно, Гриша. А впрочем, пусть все катится к черту! Хватит!

Песни цыганского хора были одна другой зажигательней. Зал словно наэлектризовало. Хлопали пробки, лилось шампанское. Кто-то кричал «браво» и аплодировал. Но хор заглушал все. И когда грянула знаменитая «цыганочка», началось безудержное, безоглядное, похожее на экстаз веселье. Кто-то кого-то целовал, кто-то лез в драку. И на эстраде, и между столиками плясали. Подпрыгивали на столах фужеры. Расплескивалось вино. Мелькали лица, погоны, обнаженные женские плечи. Сыпались дождем деньги. Вихрем летали в пляске цыгане. Найденов некоторое время тупо смотрел перед собой, оглушенный этим гамом, но потом окунулся во всеобщее веселье. Он плясал, кого-то отталкивал. Устав, подсаживался за другие столики, знакомился, пил шампанское и снова пускался в пляс.

Сколько это продолжалось? Час, два? Никто толком не знал. Казалось, что время остановилось. Но конец все-таки наступил, и довольно неожиданно. Кто-то, порядком захмелевший, выстрелил из нагана в потолок, и зал вдруг замер. Все поглядывали друг на друга — уставшие, потные, опустошенные. Всеобщее возбуждение разом улеглось. И уже никому не хотелось ни есть, ни пить, ни плясать. Зал постепенно пустел, хотя некоторых приходилось уводить под руки.

Офицеры рассчитались за выпитое и пошли к себе, потребовав в номера чаю.

Еле передвигая ноги, добрел Найденов до своего номера, разделся и с наслаждением упал в постель. Простыни были прохладные, хорошо отутюженные. Он лежал без сил, в полузабытьи, а в голове мелькали то пляшущие фигуры, то огненные вспышки выстрелов, то солдаты, бегущие в атаку. Этот полубред был прерван негромким стуком в дверь. Найденов ждал этого момента, но тем не менее стук застал его врасплох. Приподнявшись, затаив дыхание, он прислушался. Стук повторился:

— Это я, сокол мой!

Значит, она пришла к нему первому… Найденов польщенно улыбнулся в темноте. Несколько мгновений в нем происходила борьба. Открыть? Не открыть? Соблазн велик, что и говорить. Так почему бы и нет? После того что пришлось пережить… А Наташа? Наташа… Нет, он не будет открывать.

— Сокол мой! — В шепоте цыганки послышались нетерпеливо-капризные нотки.

«Нет, не открывать…» — переборол Найденов искушение и, с сожалением вздохнув, почувствовал некоторое облегчение.

Цыганка больше не проявляла настойчивости. Через несколько секунд Найденов услышал, что она отошла от его двери и постучалась в соседнюю. И еще услышал, как открылась дверь у Макарова и громко захлопнулась.

«Ну, вот и все…» — подумал Найденов и почти мгновенно уснул. Спал без сновидений чуть ли не до обеда, пока его не разбудил Макаров.

Найденов с интересом посмотрел на капитана, по лицу которого было видно, что ночь прошла бурно.

— Что же ты, братец? — спросил тот с наигранным упреком. — Скис, да?

— Прилег и — как провалился, — солгал Найденов.

— М-да… Теперь, наверное, до слез жалеешь?

— А ты как думаешь?

— Сочувствую, но ничем не могу помочь. Эх, черт побери! Нет, ты даже представить себе не можешь…

— Разумеется… Представить трудно.

— Сам виноват. Вот и казни себя! Ладно, вставай. Свежим воздухом надо подышать. Ух… Только ты того, Вася… валютой меня выручи. Разорила она меня, стерва. Все взяла, до копейки! Было бы больше, и больше бы взяла. Впрочем, сам кидал деньги ей в беспамятстве.

— А она брала?

— А она брала…

Макаров помедлил, словно размышляя: говорить ли остальное. Не удержался:

— Ты знаешь, что она сказала, уходя? С того, говорит, сокола, я, может быть, и гроша бы не взяла. А с тебя, говорит, возьму. Ну не стерва ли?

Вечером Найденов уехал и больше уже никогда не встречал капитана Макарова. Погиб ли он в первых же боях за Осу, остался ли жив — этого Найденову не суждено было узнать.

До Омска добирался долго. Железная дорога была перегружена до предела. Перегоны, станции, тупики — все было забито эшелонами с воинскими частями, товарными составами с боеприпасами, продуктами, теплушками, госпиталями на колесах, бронепоездами, вышедшими из строя вагонами, дрезинами. На перронах, в залах ожидания стоял шум, гвалт, ругань. По ночам специальные команды хоронили умерших от ран и тифа. Часто слышались выстрелы: это наводили порядок патрули или где-то расстреливали сочувствующих большевикам.