Городские легенды - [40]

Она бросилась к цветам.

– Кто-то потерял цветы! – закричала она.

– Должно быть, случайно рассыпались, – сказал парень. Он был более осторожен и потому принялся оглядываться в поисках хозяина цветов. Но никого не видел.

Девушка уселась прямо на землю и стала собирать их. Несколько раз она уколола палец о шипы розы, но это почему-то только развеселило ее.

– Они еще и кусаются! – объявила она.

С охапкой свежих цветов она важно зашагала дальше. Молодой человек осторожно обнял ее за талию.

Скоро они скрылись.

Тогда цветочница, выждав еще чуть-чуть, вернулась и украдкой подобрала последний цветок, нарцисс, который не заметила девушка. Поднесла его к лицу.

Прохлада свежих лепестков ошеломила ее. От нарцисса исходил тонкий, кисловатый запах. Цветочница стиснула стебель. На ладонь брызнул сок.

Она снова заплакала – теперь совершенно другими слезами, чем прежде, – и быстро побежала прочь.

И больше никогда не приходила к нам, в Александровский парк, на станцию «Горьковская». Одни высиживают свое чудо, как страус, – подолгу, а у других оно выклевывается мгновенно. Это уж кому как повезет.

Сокровища Матильды

Этот англичанин свалился в наш парк, как снег на голову. Для начала он снял номер в холеном отеле, где-то в центре, пару дней побродил по Петербургу, подышал его ядовитыми белыми ночами, а потом оделся во все светлое и явился в Александровский парк. Звали англичанина Прингл. Тимоти Дж. Прингл, вероятно – эсквайр.

Сейчас времена изменились. Прежде иностранца было видно за версту, из-за яркой одежды немного странного покроя. Чуть ближе к теперешнему иностранца уже отличали не по одежде – наши тоже наловчились хорошо одеваться, современно, – а по выражению лица. Теперь такого нет. Теперь выражение лица тоже у всех похожее. Изучение иностранных языков, безработица и участие в бизнесе сделали свое дело: губы у всех сложены одинаково, озабоченная складочка между бровей, минуя государственные границы и языковые барьеры, тоже выглядит сходно.

Но Тимоти Дж.Прингл отличался от остальной публики. Я думаю, он и в Англии тоже отличался.

Мы познакомились на лавочке, возле клумбы. Клумбочки у нас в парке есть, только вид у них растрепанный – точно у девчонок, которые связались с теми еще парнями. Кстати, девчонки от этого не перестают быть хорошими. И клумбочки – от того, что среди цветов иногда произрастают пустые бутылки и мятые окурки – тоже не делаются дряньскими. Просто немножко растрепанными, как и было сказано выше.

Я говорю по-английски, потому что работаю вахтером в студенческом общежитии. Некоторые студенты делают вид, что они иностранцы и не понимают по-русски. Приятно бывает посадить такого в лужу. «Ах, вы не понимаете по-русски? Какая жалость! В таком случае, будем общаться по-английски! После одиннадцати – тишина! Ясно тебе, урод?» – «Ясно, сэр…» (Когда мы говорим по-английски, они автоматически называют меня «сэр». Еще одна причина выучить язык).

Язык я изучал при помощи кино без перевода. Сперва попроще, что-нибудь вроде «Угнать за шестьдесят секунд». Там очень мало реплик, в основном взрывы и сталкивающиеся автомобили. Крики: «Держи его! Я потерял управление! Стреляй! Я ранен! Догнать! Вы имеете право хранить молчание!» – все это понятно и легко запоминается. Потом берутся фильмы посложнее, с психологией. И так далее. Очень простая методика.

Я так и общаюсь со студентами: «Ты имеешь право хранить молчание! Уже одиннадцать! Понял, кретин? Понял, или тебя успокоить?» – «Понял, сэр».

И все. Коротко и ясно.

С англичанином у нас тоже все поэтому получилось.

Он сидел рядом и пытался открыть бутылку пива, сперва зажигалкой, потом о край скамейки.

– Дай, – сказал я ему. – На тебя смотреть жалко.

И снял пробку зубами.

Он сказал «спасибо» и начал пить. Ему было жарко, но он даже не подумал расстегнуть пиджак. Я рассматривал ткань этого пиджака и думал, что на ощупь, должно быть, она очень благородная.

Он сказал (он говорил по-русски приблизительно так же бойко, как я – по-английски, так что я легко его понял):

– Вам знакома Матильда Кшесинская?

– В каком смысле? – удивился я.

Неподалеку отсюда находится бывший Музей революции, который теперь называют «Музеем контрреволюции», он расположен в особняке Кшесинской, так что и самый дом этот называют обычно просто «Кшесинка».

– Балерина Матильда Кшесинская, – повторил он и вздохнул.

– Ну, – сказал я, – я знаю, где ее дом. Говорят, она была толстая.

– Ничего подобного, – отрезал англичанин. Он допил пиво, аккуратно поставил бутылку в мусорную урну и вынул еще одну. Протянул ее мне – чтобы я открыл – таким уверенным жестом, точно я уже нанялся к нему в лакеи.

Я снял пробку и вернул ему бутыль.

– Вы хотите? – спросил он вежливо.

Спрашивать у завсегдатая Александровского парка в летний день хочет ли он холодного пива – на такое способен только иностранец.

Я сказал:

– Да нет, не хочу. Спасибо.

Он коротко пожал плечами и выпил вторую. Так же быстро и тщательно, как и первую.

Потом проговорил:

– У меня был садовник в моем имении.

– О, это очень интересно, – сказал я.

Диалог начал напоминать самоучитель. «У Джона есть имение. В имении у Джона есть садовник. Садовник подстригает розы садовыми ножницами». Обычно это еще сопровождается соответствующей картинкой.