Сай украдкой рассматривал лица товарищей.
Ника погибла давно, самой первой — подорвалась на мине. Бог знает, кто устроил минное поле за периметром городской больницы. Да и не важно это. Важно то, что в этот раз Сай заставил их пойти в обход, и его впервые послушали.
Потом еще один случай, когда она и Тиль ушли за водой и не вернулись. Сай не стал выяснять, что произошло: просто снялись на день раньше, и все обошлось.
Белоснежка остался в Горелове. Когда вокруг стал ад, и команда зачистки принялась утюжить поселок, Белоснежка выскочил с пистолетом на крышу и начал стрелять по огнеметчикам, давая остальным время уйти. И все из-за того, что ребята устали, заленились прочесать окрестности, а Старику до смерти надоело дергаться с места каждый раз, когда скажет Сай. Никто не ожидал, что у военных все еще есть локомотивы и топливо…
Во второй раз Белоснежка вовремя увидел дрезину на станции, и Старику снова пришлось поверить в «интуицию» Сая.
У Белоснежки есть пистолет, да. И четыре патрона. Он — единственный из компании — умеет стрелять. Никто не спрашивал, где он научился. Никто не спрашивал и о том, почему, несмотря на двадцать два года, волосы у парня — бумажно-белые. Как никто не выяснял у Ники, почему та вздрагивает и сжимается от любого прикосновения, у Тиля — почему на его правой руке не хватает двух пальцев, а у Сая — откуда он знает об опасности еще до того как опасность хоть чем-то себя проявила. У них — общее настоящее, но прошлое принадлежит каждому в отдельности.
Со Стариком было сложней всего. Его смерть затаилась впереди, и Сай пытался понять, как с ней справиться.
— Сай!
Он понял, что Тиль уже не в первый раз обращается к нему, а все остальные сидят и молча смотрят.
— Извини. Задумался.
— Расскажи еще раз про то, куда мы идем. У тебя так красиво выходит…
— Там течет река, — хрипло начал Сай, — и вода прозрачная, холодная. Такая чистая, что виден каждый камешек на дне: серый, красный, желтый, снова серый. Пескари туда-сюда шныряют — руками ловить можно. Луг за рекой, и лес рядом. А потом озеро, синий камень на берегу. Дорога на гору, дома за горой. Солнце светит, дети на дороге играют. И небо голубое-голубое… но одну звезду все равно видно, даже днем. А стен не будет, и зла не будет, потому что не найдут дорогу туда те, у кого зло в сердце…
— А нас-то… пустят? — серьезно поинтересовался Тиль.
Сай улыбнулся.
— Тебе когда-нибудь поклонятся люди, потому что будут уважать тебя и ценить твои слова. Белоснежка отрастит бороду и поселится в высоком доме над рекой. Он будет очень толстый и очень важный. И детей у него будет целый выводок. Может, семь, а может и больше…
— Пошел ты, — неожиданно зло сказал Белоснежка, и хрупкое видение залитого солнцем склона рассыпалось гаснущими искрами в глазах Тиля.
Белоснежка вскочил и рванул прочь от костра — только треск сучьев да шум веток.
— Простите меня, — Сай опустил голову, — сейчас это и вправду выглядит, как неумная фантазия.
— Не извиняйся, — тихо ответил Старик, — у него груз на душе, но ты в нем не виноват.
— Я сейчас, — Ника поднялась и ушла вслед за Белоснежкой.
Тиль завозился, потом тоже встал.
— Эх-хех, — сказал он со вздохом, — хорошо б дожить до того дня, когда мои слова будут ценить. Пойду, дров принесу.
Они остались вдвоем со Стариком. Тот поворошил угли длинной веткой, зарыл в теплый пепел на краю костра несколько картофелин и спросил, не глядя на Сая:
— Ты бы мог спасти всех? В смысле, не только нас, а вообще. Понимаешь, о чем я?
Сай кивнул, потом помотал головой.
— Нет. Не думаю. Смысл не в спасении всех. Смысл в чем-то другом.
— В светлом городе на холме, где не будет зла?
— Не знаю. Почему я? Почему вы? Знаешь, чего я боюсь больше всего… что мы дойдем. Когда-нибудь мы обязательно дойдем, а там… ничего нет. Обугленный холм, высохшая река и заросшие вьюнком развалины. И то же серое небо, что и везде. Что мы будем делать, если не найдем светлого города?
Старик пожал плечами:
— Быть может, смысл именно в этом?
«Я должен выбрать, — подумал Сай, — выбрать один сон и досмотреть его до конца. Здесь — в моих руках жизни. Там — сестра, родители, Лешка… и тоже все зависит от меня. Я не могу спасти всех. И не могу решить, что настоящее: мокрый лес и гарь мертвых поселков, или теплая кора ивы, склонившейся над сонной рекой. Но одно почему-то исключает другое».
— Сай! Исайка! Иди сюда!
Женщина подставила миску под струю воды. Струя разбилась стеклянными брызгами, осела росой на желтых боках ягод.
— Привет, мам!
— Смотри, что я привезла.
— Ух ты! Это тот, что ты сажала?
— Здорово, правда? Угощайся!
Миска опустилась на стол. Сай отщипнул янтарную ягоду, положил в рот, раскусил…
Ягода была кислой, как лимон. Сай выплюнул ее на ладонь.
— Что такое? — удивилась мама и тоже взяла виноградину. — Ох, отрава. Прости, я его не попробовала. Что ж это… сорт неправильный? Или гроздь плохая? Нет, весь кислый. Уксус какой-то. Может, на компот его, а?
Сай встал, подошел к матери и обнял ее.
— Не надо компот, — сказал он, — выкини.
— Исайка, ты чего? Ты здоров?
Прохладная рука легла на лоб.
— Да, ма… у меня все хорошо. Я очень тебя люблю. И папу… и Ирму. Но я не могу поступить иначе. Прости.
