Город Змей - [12]

Сутенеры не задевают моих чувств — живи сам и дай жить другим, — но убийцы — совсем другое дело. Мой мотоцикл припаркован наготове у черного хода в казино, если он мне вдруг понадобится, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Обычно Коллинсон, когда хочет играть, идет в ближайший клуб. Я жду его появления в квартире на четвертом этаже здания, расположенного напротив казино. Она принадлежит парню по имени Джордж Адамс. Он работает по ночам и живет один. Он никогда не узнает, что я бываю там. Выслеживая жертву, я предпочитаю не пользоваться съемной квартирой.

Полночь наступает и проходит. Воздух пропитан злыми ритмами музыки типа «пошло оно все на хер!», порочным смехом, пьяными приветствиями и насмешками, ревом такси и случайными перестрелками. Город отрывается. С недавних пор участились беспорядки. Стычки между бандами, уличный разгул, нападения на полицию. Дело в том, что Кардинал Мк II исчез. Если это правда, то это плохая новость. Я не испытываю никакой симпатии к преемнику Дорака, но он, по крайней мере, объединял всех. Если он убит или похищен, в городе начнутся беспорядки и улицы зальют потоки крови.

Бэзил Коллинсон выходит через сводчатые сверкающие двери заведения мадам Лак. Я смотрю на часы. 1:23. Позже, чем обычно. Вероятно, попал в полосу везения. Я выхожу из комнаты осторожно, заботясь о том, чтобы не оставить следов, бесшумно спускаюсь по лестнице и иду за Бэзилом, который поворачивает за угол в конце улицы. Он один, что уже является удачей. Попутчик осложнил бы задачу. Теперь остается всего лишь выбрать подходящий момент для удара. Прижимаясь к стенам, переступая через осколки битого стекла, я следую по пятам за Коллинсоном, невидимый и неслышимый сын сумерек. Бредущая впереди добыча мурлыкает что-то и щелкает пальцами в такт мелодии. Скорее всего, он не услышал бы меня, даже если бы не был так погружен в себя. Все-таки девять лет практики. Только очень редкая жертва видит или слышит мое приближение. Для остальных я материализуюсь из ночного воздуха, как некое чудище из детских кошмаров.

Бэзил поворачивает на Ходжсон-стрит и устремляется к клубу «Трудный случай» — ретро в стиле 90-х. Ему придется сделать крюк по Стайн-авеню. Она всегда плохо освещена. За несколько последних ночей вандалы разбили два фонаря. Здесь я его и прикончу.

Я достаточно близко подбираюсь к Бэзилу, чтобы разобрать, какой мотивчик он мурлычет. Песня Дилана «Как катящийся камень». Хорошая песня, и он очень мило напевает ее, но я не слушаю. Не могу позволить себе думать о нем, как о человеке. Он сутенер, убийца — короче, добыча. Я — Паукар Вами, сам себя назначивший палачом. У меня нет милосердия. И на хрен мне сдалось его пение.

Коллинсон повернул на темную Стайн-авеню. Я набираю скорость, поглаживаю покрытый лаком человеческий палец, висящий на цепочке у меня на шее, и бесшумно подкрадываюсь к нему, вытащив из-за пояса длинный кривой нож. Он остро заточен. Я не дам ему шансов. Убийство стремно, если вы не укладываете вашу жертву с одного удара.

В последний момент Бэзил что-то чувствует. Он начинает поворачиваться, но уже слишком поздно. Я взмахиваю ножом и, шипя, как камышовый кот, которым я становлюсь в мгновения убийства, молниеносно провожу по его горлу от уха до уха, используя инерцию дернувшейся головы, чтобы глубже всадить лезвие в плоть.

Бэзил умирает раньше, чем ударяется о землю, хотя ему нужно время, чтобы понять это. Он дергается в конвульсиях, кровь фонтаном бьет из перерезанного горла. Я отстраняюсь от струи, позволив стене принять этот теплый фонтан, и бесстрастно наблюдаю, как постепенно замирают его руки и ноги. Когда он затихает и поток крови становится спокойной струйкой, я делаю шаг вперед и приседаю. Я действую быстро. На мне одноразовые пластиковые перчатки. Я погружаю указательный палец в лужу крови, которая растекается вокруг его головы, расстегиваю ему рубашку на груди и наскоро пишу на ней, несколько раз обмакивая палец в кровь: «Вот что случается с сутенерами, которые плохо обращаются со своими женщинами. П.В.».

Закончив, я закрываю глаза Бэзила Коллинсона и произношу над ним молчаливую молитву: «Этот сукин сын — твой, Господи. Делай с ним все, что захочешь. Только не присылай его обратно». Я делаю это непроизвольно. Бормочу подобные слова над многими из тех, кого убил. Сила привычки, которую я никогда не старался побороть, хотя следовало бы это сделать — теряются секунды.

Встав, проверяю, не видел ли кто меня, потом растворяюсь в тени домов и деревьев. Как обычно, они принимают меня, и вскоре я становлюсь невидимкой для всех, кроме самого города.

Я просыпаюсь рано, еще нет семи. Я бы с удовольствием придавил еще пару часиков, но, раз уж проснулся, нет смысла снова пытаться заснуть. Лучше встать и заняться ежедневными делами, чем лежать и думать о Коллинсоне и других жизнях, которые я отнял. Я могу примириться с жизнью, которую веду, когда я активен (когда я Паукар Вами), но если я расслабляюсь и предаюсь размышлениям, на меня находят сомнения, и эти сомнения могут прикончить, если дать им волю. Я должен постоянно действовать. От этого зависит мое душевное равновесие.