Город Зга - [18]

На ровной гравийной площадке перед станцией стоял вертолёт, привезший незваных гостей. Тупоносое серое чудище с острыми верхними лопастями винтов. В стёклах пилотской кабины жёлто отблескивало солнце. Дверца в вертолётном брюхе была открыта. Оттуда двое солдат выгрузили какой-то ящик, отнесли его в здание. Трое других солдат прохаживались вокруг станции, часто поглядывая на наше окно.

— Всё будет хорошо, — я взял холодную руку Велы и стал греть её в своих ладонях, — Никто нас не тронет. Мы уже не те, что раньше. Мы уже подключены к этому… к Зге. Ты чувствуешь?

— Да, — глухо сказала она.

— Сегодня я видел Стаю.

— Стаю?

— Нас узнали. Я понял… немного. Почти понял. Ничего не бойся.

— Я боюсь, Игорь. За себя. Во мне происходит что-то. Какие-то стихии — неподвластные. Они что-то совершают, строят во мне… ломают построенное… вновь строят. Подбирают новую твою суть? Ищут забытую старую?

— Наверное. Мой организм слишком слаб для этих стихий. Он может не выдержать.

— Он выдержит. А возможно, это не единственный твой организм.

— Да? Я не хочу его терять. Я привыкла к себе теперешней. И вы привыкли.

— Ты справишься, Вела. Я помогу тебе.

— Чем? — она улыбнулась только губами, глаза оставались прежними, отдаленными.

— Тем, что люблю тебя. И Лёнчик любит тебя. Это тоже стихии. Ещё какие.

Из вертолёта вышли Бейн, и ещё кто-то, по-видимому, лётчик, и бодро направились к зданию станции. Что они делали в вертолёте? Говорили со своими по рации? Скоро прибудут «свои». Зачем? Ради нас. Мало этой оравы. Большие, видимо, надежды они возлагают на нас. Не напрасно ли?

Вела тоже смотрела на вертолёт. Глаза её темнели.

— Эти люди… Они что-то хотят от нас?

— Хотят. Хотят, чтобы мы им помогли.

— В чем?

— Тоже, наверное, пытаются что-то понять. Только по своему, на свой лад.

— Ага… понять. Победить. Подчинить себе. Обмануть, использовать.

— Да. Ты права.

— Что натворили они… за двадцать лет. И сейчас… Сколько войск брошено сюда, к Кайме. Патрули, машины, вертолёты… ракеты, наверное. Что они делают все? Во что они превратили это? И себя. И нас.

— Пытаются остановить то, что сами привели в движенье. Потом попытаются уничтожить. Уже пытались.

— Неужели они до сих пор ни о чем не догадываются? Хотя бы краем сознанья, интуицией. Что это может само уничтожить всех. Всё. В один миг. В долю мига.

— Нет, Вела. Не может, — слегка сжал я её подрагивающие пальцы, которые никак не хотели согреваться в моих ладонях, — Там, за Каймой — наверное, все-таки, морформ. Только не такой, какого мы ждали. Спровоцированный идиотическими действиями и, конечно, взрывом. Искаженный до абсурда, опасный для всех. Но всё же… Какое-то отпечатленье морформа. След Вершинного разума. А Вершинный разум не способен к уничтожению.

— Даже явного зла?

— Даже зла. Потому он — Вершинный. Это его минус. Но этот минус важней и сильней всех плюсов вместе взятых. Всё должно быть совсем по-другому. Будет ли? Я, кажется, начинаю чуть-чуть понимать.

Вела, нервно всхлипнула-вздохнула, высвободила свою руку из моих ладоней.

— Но я-то — не Вершинный разум. Я-то ничего, слава Богу, не понимаю. И я могу их… не любить, имею право. Это из-за них всё. Что они делают здесь? Почему я должна им подчиняться?

Вела распрямилась глубинным смутным напряжением. Зубы её стиснулись, лицо застыло, в глазах мелькнуло остро-желтое, нешуточное.

Она, не мигая, смотрела через открытое окно на вертолёт.

Из дверцы в вертолётном брюхе вдруг выскочили двое солдат, в большом беспокойстве стали озираться, потирая виски.

Вслед за тем из пилотской кабины послышался слабый треск, что-то заискрилось и погасло. Через пару секунд вся громада вертолёта начала мелко вибрировать, вибрация быстро усиливалась. Солдаты отходили в стороны, недоумённо оглядываясь. Один из солдат, оказавшийся между нашим окном и вертолётом, вдруг скрючился, сел на землю, схватился руками за голову, похоже, пытаясь сладить с ударом резкой головной боли.

Я понял, что сейчас будет с вертолётом. Я дёрнул Велу на себя, с трудом сорвал с места, оттащил от окна. Мы оба, потеряв равновесие, упали на пол. Её тело было жестким и тяжёлым, я кое-как отнёс и положил её на диван.

— Дурочка! Зачем?! Что ж ты делаешь?! С собой…

Она приходила в себя. Глаза прикрылись, погасли, плечи раскостенели, черты лица ожили. Лицо было бледным, беспомощным.

В комнату вошли Лёнчик с Итваном.

— Мамочка, тебе плохо? — бросился к дивану Лён-чик.

— Всё в порядке. Всё… Не волнуйся, — с трудом подняв руку, она погладила его по растрёпанной голове, — Садитесь завтракать. Остывает картошка. Я полежу. Всё хорошо, правда. Мне… полежать…

4

Вовсе не полтора часа, как обещалось, а около трех часов прошло, пока все ожидаемые прибыли, приготовились, собрались в зале ожидания и пригласили нас. Эти три часа были для нас не лишними.

После происшествия с вертолётом к нам в комнату вломились Затылок и четверо солдат с оружием наготове.

— Не двигаться! Опустить глаза! Всем смотреть в пол! — угрожающе щёлкнул предохранитель его пистолета, направленного на меня, — Жду объяснений.

Из-за спины солдат появился Бейн, невозмутимо оглядел нас, подошел к лежащей на диване Веле, тронул ладонью её пергаментный лоб, взял бессильную руку, пощупал пульс.