Город зеркал. Том 1 - [11]

И Луций начал рисовать.

Шорох в кустах. Луций прижал к глазу окуляр прицела. Четверо, копающиеся в земле, похрюкивая и принюхиваясь. Три свиньи и секач, красно-коричневый, с бритвенно-острыми клыками. Полторы сотни фунтов мяса, если получится.

Он выстрелил.

Свиньи разбежались, а кабан, шатаясь, двинулся вперед. Задрожал всем телом, и у него подогнулись передние ноги. Луций следил за ним в прицел. Снова судорога, еще сильнее, и животное свалилось на бок.

Луций спешно сбежал по лестнице и подошел туда, где лежало в траве животное. Перекатил кабана на кусок брезента, дотащил до деревьев, связал задние ноги, подцепил крюком и начал подымать его. Когда голова кабана оказалась на уровне груди Луция, он завязал веревку, поставил под кабаном таз, достал нож и перерезал животному горло.

Кровь хлынула в таз потоком. В кабане ее не меньше галлона. Когда вся кровь стекла, Луций перелил ее в пластиковую бутыль. Будь у него побольше времени, он бы выпотрошил кабана, разделал, закоптил бы мясо и на что-нибудь поменял. Но сегодня был пятьдесят восьмой день, и Луцию уже надо было отправляться.

Он спустил тело кабана на землю. По крайней мере, койотам какая-то польза будет. И вернулся в хижину. Признаться, такое впечатление, что здесь живет безумец, подумал он. Прошло чуть больше двух лет с тех пор, как он впервые прикоснулся пером к бумаге, и теперь стены были покрыты плодами трудов его. Он рисовал сначала чернилами, потом стал пробовать рисовать углем, карандашом и даже красками, что обошлось ему недешево. Некоторые картины были лучше других – глядя на них в хронологическом порядке, можно было оценить медленный, иногда мучительно медленный, путь самообучения его как художника. Но даже лучшие из картин напоминали отпечатавшийся в мозгу Луция образ лишь настолько, насколько ноты могут дать представление о музыке.

Единственным, кто видел эти картины, был Майкл. Луций держался особняком ото всех, но Майкл смог выследить его через знакомого из цеховиков, приятеля Лоры. Как-то вечером, год назад, Луций вернулся, расставив ловушки, и увидел стоящий у него во дворе старый пикап. Задний борт кузова был откинут, и в нем сидел Майкл. За те годы, что Грир знал его, он превратился из застенчивого мальчишки в мужчину в расцвете сил – крепкого, подтянутого, с жесткими чертами лица и суровым взглядом. Из тех, на кого можно положиться в драке в баре, начинающейся с удара в нос и заканчивающейся бегством со всех ног.

– Убей Бог, Грир, ты похож на говно на палочке. Что мне сделать, чтобы заслужить капельку твоего гостеприимства?

Луций достал бутылку. Поначалу было непонятно, чего именно хочет Майкл. На взгляд Луция, он изменился, стал каким-то потерянным, каким-то ушедшим в себя. Вот чего Майкл никогда не умел, так это молчать. Идеи, теории, разнообразные великие планы, пусть сырые, косые и кривые, всегда сыпались из него градом. Это в нем осталось, его мозг кипел, и казалось, о его голову можно руки греть, но всё приобрело несколько мрачный оттенок, ощущение чего-то тщательно сдерживаемого, будто Майкл постоянно думал о том, для чего у него не находилось слов.

Луций слышал, что Майкл ушел с нефтеперегонного завода, расстался с Лорой, построил какую-то лодку и большую часть времени проводит на ней, выходя в Залив в одиночку. О том, что он там ищет в открытом море, Майкл ни словом не обмолвился, а Луций не стал настаивать. Как бы он, к примеру, сам объяснил свою отшельническую жизнь? Но в тот вечер, что они провели вместе, они сидели, говорили и пили, становясь всё пьянее с бутылки «Данковской Особой № 3». Луций давненько не пил, да и бухло пилось примерно как растворитель, но он постепенно понял, что у Майкла не было реальной причины оказаться у него на пороге, помимо естественного для любого человека желания быть с кем-нибудь рядом. В конце концов, оба они всё время проводили в глуши, и, возможно, если отбросить всю чушь, которую он нес, Майкл просто хотел несколько часов побыть в компании того, кто понимает, через что он прошел, – понять глубочайшее желание оказаться в одиночестве именно тогда, когда все остальные пляшут от радости, заводят детей и празднуют сам факт того, что в этом мире смерть уже не кинется на тебя с дерева и не утащит к чертям собачьим.

Некоторое время они обменивались новостями насчет остальных. О работе Сары в больнице, как она и Холлис наконец-то покинули лагерь беженцев и обрели постоянный дом. О том, что Лору назначили главной на нефтеперегонном заводе. Как Питер подал в отставку из Экспедиционного Отряда, чтобы быть дома с Калебом. Решение Юстаса, никого не удивившее, тоже подать в отставку из Экспедиционного Отряда и вернуться в Айову с Ниной. На поверхности все эти разговоры выглядели радостными, но они не углублялись в детали. Луция было не обмануть, он хорошо понимал недосказанное и угадывал неназванные имена.

Луций никому не рассказывал про Эми, правду знал только он. Что же до судьбы Алиши, Луцию и сказать было нечего. Как, очевидно, и любому другому. Женщина просто растворилась на огромных просторах Айовы. Какое-то время Луция это не беспокоило. Алиша всегда была похожа на комету, надолго исчезая и неожиданно появляясь в сиянии. Но шли дни, а о ней всё ничего не было слышно, а Майкл всё лежал на койке с загипсованной ногой, и Луций подметил, что ее исчезновение зажгло огонь в глазах его друга, будто длинный запальный шнур, ведущий к бомбе.