Город у моря. Фаблио - [7]

Мирко был так счастлив, что не замечал никого вокруг себя, он кивал приветствующим его зданиям, наряженным в солнечные мантии и украшенным причудливыми балконами и антеннами, подмигивал зелёнооким светофорам и сигналящим в его честь проезжающим автомобилям. Тридцать лет не видел Мирко этого города, только так и не смог заметить в нём никаких перемен: по бокам заасфальтированных дорожек теснились громоздкие чугунные скамейки, на бульварах и площадях по-прежнему синели клумбы анютиных глазок, окаймлённые бурым кирпичом, а улыбающиеся Мирко прохожие были одеты также, как и во времена его далёкой студенческой юности.

Мирко никак не мог надышаться этим внезапным воздухом счастья, который бодрил его, словно утренний бриз и наполнял такой невероятной лёгкостью, что Мирослав совсем не ощущал своего тела. «Что это и откуда, – думал Мирко, – отчего так много света и откуда столько белого: столько цветущих кустов, летающего тополиного пуха, ромашек и колокольчиков, белых тротуаров и торжественных, ослепительно белых стен!» Мирко поближе придвинулся к стеклу, чтобы получше рассмотреть встречный трамвай с какими-то веселящимися и беззаботными детьми и в промельке трамвайной тени в стеклянном отражении увидел своё лицо. Кто когда-то знал красавчика-Мирко, тот запомнил его именно таким – голубоглазым, с весёлыми ямочками на щеках, чуть тронутых маленькими звёздочками веснушек, с непокорными локонами волос, отливающих тёмным золотом. Мирко оглянулся.

Какие-то странные люди с понимающими улыбками смотрели на него, только было в их взоре нечто такое, что заставило Мирко отвести глаза. «Выйти, выйти, бежать отсюда!» – собиралось где-то у Мирко внутри, пока, наконец, мощной, упругой волной его не бросило к выходу. Он начал биться о закрытые двери, дергать за полуистлевшие гофры, тянуть за ручку, пытаясь сложить дверные створки и выскочить наружу.

– Отсюда нет выхода, – проскрипел у него над ухом сухой старческий голос.

Мирко рванул к вожатому, но в водительской кабине не было никого, лишь за лобовым стеклом он увидел причудливые белые узоры, которые пенились и растекались словно летние, лёгкие кучевые облака.

Цветик-семицветик

– Надо же! Не обманула-таки меня старая ведьма, – сокрушался Гануш, хотя, казалось бы, здесь подобало радоваться – ведь цветик-семицветик действительно исполнял желания, и груда вещей, валявшихся у него под ногами, неоспоримо доказывала тот факт, что цветок подлинный. Гануш с ненавистью смотрел на эти случайные и, по правде говоря, не нужные ему предметы и досадовал на своё неверие. Испытывать цветок более не имело никакого смысла. Он злобно нащупал ногой ближайшее обретение, которое получил посредством собственной глупости, а это был позеленевший медный кувшин, отрытый из-под цветущего папоротника, и от всей души поддал его носком ботинка.

– На кой ляд мне этот хлам! – негодовал Гануш. Не будут же мне каждый день дарить цветы, исполняющие желания. Выпросить у цветка хотя бы что-то одно, только настоящее, истинное, о чём я никогда не пожалею!

Гануш заворожено смотрел на последний лепесток диковинного растения. Он был тёмно-фиолетовый, как южная ночь, и на его атласной поверхности тлел вселенским огнём далёких галактик тончайший слой розовой пыльцы.

Гануш следил, как меняется его рисунок, как одни формы медленно перетекают в другие, и от этого внутреннего движения было сложно отвести глаза.

– Вот дьявол! Как же опрометчиво я загубил целых шесть предложенных мне попыток, получив за своё безрассудство какие-то безделушки. Нет! Этим лепестком я распоряжусь иначе.

– Хочу, хочу… – Мысли у Гануша снова спутались, заспорили между собой, бойко затолкались локтями, вновь и вновь материализуясь в какие-то невозможные вещи, без которых он прекрасно обходился прежде и, естественно, легко мог бы обходиться и впредь.

Гануш больно закусил губу и попытался сосредоточиться. Его голова кипела, и желания, одно бессмысленнее другого, норовили неосторожно сорваться с языка.

– Нет, нет и нет! – отрезал Гануш. Раз я не могу доверить себе такого выбора, то разумно будет предоставить этот выбор самому цветку. – Пусть случится то, о чём я никогда не пожалею! – И Гануш решительно оборвал последний фиолетовый лепесток.

Обычно Гануш не любил ждать. Время ожидания он всегда считал напрасно потерянным и оттого безуспешно пытался хоть чем-нибудь его занять. Очнувшись на узком перроне провинциального городка Гануш сразу почувствовал, что он кого-то или чего-то ждёт. Возможно проходящего поезда, а, может быть дожидается кого-нибудь из его пассажиров или совсем иного события, о котором он пока не имел ни малейшего представления.

Однако вопреки обыкновению он не испытывал никакой мучительной неловкости, напротив, Гануш не замечал даже естественного в таких ситуациях давления времени и не ощущал привычного раздражения и недовольства.

Всё, что окружало Гануша, представлялось ему необычайно занятным, хотя наблюдал он, казалось бы, самые обычные вещи, такие, как традиционные железнодорожные тополя, отгородившие станцию от серых городских многоэтажек, старый приземистый вокзальчик с покатой жестяной крышей, рельсы, бегущие вдоль бурых холмов, бетонные столбы в паутине стальных проводов и громадные металлические фермы, вознёсшие на неодолимую высоту чёрные колбы спящих прожекторов.