Город счастливых роботов (авторский сборник) - [43]

И истории не стало.

Остались только мы.

* * *

– Это русская школа оптимизации процессов, – сказал Кен Маклелланд и бросил в реку пивную банку. – Если долго сидеть на берегу реки, ожидая, когда мимо проплывет труп врага, рано или поздно тебе все станет ясно. Настолько ясно, что уже не надо класть записку в бутылку. Сама бутылка и есть сообщение.

– Сообщение о чем?

– Блин, да о том, что все понятно!

– А если она утонет? Ты же ее не заткнул.

– Да и черт с ней.

И тут я это увидел: бесконечная река, вдоль которой сидят бесконечные русские – и кидают бесконечную посуду в бесконечную ленту конвейера. То есть, простите, в бесконечные мутные воды. И хоть бы какая зараза приплыла. И всем все понятно.

Понятно, например, что никто уже не приплывет.

И сообщения об этом тонут по пути. За ненадобностью.

Мне прямо дурно сделалось.

– Запиши эту жуть, а то забудешь, – привычно сказал я.

Кен достал наладонник, поглядел на него и спрятал.

– Надоело, – сказал он. – И так уже целая камасутра. Я ее тебе потом завещаю как соавтору. Будешь читать, сидя на берегу реки, и поражаться, какие глубины разглядел в моей болтовне. Я уезжаю, Миша. Видимо, навсегда. Только не спрашивай почему.

Я чуть в реку не свалился.

– Не спрашивай почему. Спроси зачем, – сказал Кен.

* * *

Говорил он невнятно, едва приоткрывая рот. Нелегко разглагольствовать, когда тебе Михалыч заехал в челюсть локтем. Спасибо, обошлось без сотрясения мозгов, амнезии и прочих спецэффектов. Хорошо, что Михалыч сразу Кена поймал, когда тот завалился. Обычно он не ловит, жертва падает и бьется головой, отсюда все неприятности. Поэтому с Михалычем давно никто не дерется – потому что он не ловит.

Кен его поблагодарил, когда очухался и узнал все последние новости: про то, как спасал детей и хотел выйти в одиночку против толпы.

И Машка Трушкина позвонила, когда заваруха кончилась.

– Спасибо, мальчики, – сказала, – что выручили Кена. Я знаю, вы с детства вместе, но вы понятия не имеете, какой он идиот. Вы, конечно, сами хороши, всегда готовы свернуть челюсть всем желающим и себе шею свернуть заодно во имя отчизны и прогрессивного человечества, но до этого чудака вам как до звезды. Намекнули бы ему по-хорошему, чтобы валил на историческую родину, пока совсем тут не запутался на почве романтического идиотизма и не пошел искать новый повод стать героем…

Я тогда сорвался с места, едва в трубке раздались гудки. Прилетел в управу Правобережья на своем легендарном уже желтом цитрусе, мятом и исцарапанном до полной ураты товарного вида – пришлось от толпы удирать сначала палисадниками, а потом и огородами вполне буквально. Приехал и спросил: что с Кеном?

– А что с Кеном? – удивилась она. – Как огурчик, только говорить ему трудно. Вчера заходил, если тебе интересно.

И поглядела на меня оценивающе. Я не впечатлился: она на всех так смотрит. Мало ли, чего она высчитывает своим бухгалтерским калькулятором внутри красивой головы.

– Неинтересно. Ты говорила, он может запутаться… В чем?

Машка глядела, калькулятор щелкал. Потом она опустила глаза и сказала тихонько:

– Да он уже. В трех соснах практически. В бабах запутался, в себе самом, в производстве этом вашем… Прямо душу чуть не продал ради долбаной эффективности на долбаном производстве. Как будто вы на этом дурацком заводе не цитрусы, а звездолеты делали, ей-богу…

Подумала и добавила:

– Ну и в друзьях он тоже запутался.

Бабы Кеннета Маклелланда и долбаное производство меня не волновали, а вот друзья – это было что-то новенькое. У него, конечно, опять полгорода друзей, с тех пор как он вернулся на нашу сторону Силы, показал фак пиндосам, уволился через окно, и все такое – немудрено запутаться. Но разговор сейчас о вполне конкретных людях, я же вижу.

И как-то прямо спросить больше не о чем. Я могу, конечно, только она не ответит, да еще и подумает, что дурак. Будто сама умная, со своим встроенным калькулятором. Страшно подумать, сколько он мощности отъедает от ее слабенького процессора.

– Ладно, с друзьями разберемся как-нибудь, – говорю. – Хотя бы с врагами все ясно.

– Чего тебе ясно?

– Ну откуда у него враги…

А она зыркнула на меня эдак понимающе и процедила:

– Враги – приплыли.

Я не ждал, что будет так сильно и прямо под дых – когда чужой совсем человек, которому я всего лишь цитрус слегка покрасил, вдруг заговорит словами, которые у меня строго с Кеном соотносятся, и только с ним одним. Это как детский секретный код: штука интимная, задача которой не столько хранить смешные мальчишеские тайны, сколько подчеркнуть доверительную атмосферу внутри команды. И мне отчего-то всегда казалось, что наши с Кеном философствования о русских на берегу реки – для своих. Строго между нами. Должна же у нас быть, черт возьми, территория внутри души, на которую чужим хода нету.

Мы же друзья.

Почему мне так казалось – что за глупость? Или ревность? Или тот самый романтический идиотизм, в котором Машка обвиняла Кена… Никогда он мне зарока не давал, что не будет щеголять на стороне нашими афоризмами. Для начала афоризмы принадлежали целиком и полностью ему. Я только кивал в нужный момент. Это вам не жестокий до мордобоя копирайт Дартов Веддеров на дурацкие шутки про жопу, которых никто не понимает.