Город пропащих - [2]

Федор перепробовал три телефона-автомата и с четвертого дозвонился. Голос ответил знакомый, как не узнать было шепелявого. У Федора даже дыхание перехватило, но лишь на секунду.

- Васька? Ну, Голова, привет. Свое отмотал, с вокзала звоню... Федор не ожидал, что настолько трудно дадутся ему эти несколько фраз. А ведь сколько раз он их мысленно уже произносил!

- Ты, Стреляный? - после короткого сомнения прозвучал недоверчивый вопрос.

- За битого двух небитых дают, - рассмеялся Федор, именно так сказал он тогда, когда его привезли с простреленной ногой после одной из стычек с "чечами" за раздел территории.

"Первая жертва будущей войны", - шутил он потом.

- Федор... - протянули на том конце. С радостью, но и еще что-то таилось в далеком голосе другана. Это "что-то" слегка царапнуло Артюхова, но он выругал себя за подозрительность.

- Федор, - повторил Голова уже оживленнее, - мы тебя к осени ждали.

- Что, апартаменты не готовы? - усмехнулся Артюхов. Сам не понимая почему, он начал раздражаться.

- Приезжай, приезжай, - после паузы затараторил Васька. - Вот только позже, мне отойти надо. Слышь, Стреляный? Буду часам к шести. По высшему классу встретим. Дело у меня сейчас...

- Ла-адно! - Федор повесил трубку, не слушая продолжения. Его душила обида, хотя понимал, что свалился как снег на голову. Где теперь до вечера кантоваться? Хотелось помыться, скинуть дешевые тряпки, оттянуться за рюмкой и выспаться от души.. Была у него еще пара телефонов, но туда звонить следовало по неписаному распорядку во вторую очередь. Ничего, он Ваське такой прием припомнит.

В толпе приезжих на площади Федору стало совсем тоскливо, его толкали, какие-то дядьки в грязных пиджаках, хватая за рукав, наперебой предлагали машину...

Он подумал минуту и юркнул в подземный туалет, сунул бабке на входе, не считая, деньги, и она выложила ему без слов чистое полотенце, мыло и даже зубную пасту.

Федор долго плескался над крохотной неудобной раковиной, не обращая внимания на лохматых, о чем-то спорящих, сидя прямо на каменном полу цыган, на бледного мужика в светлом помятом костюме, который подкатывался к нему несколько раз, многозначительно поводя глазами.

Потом бросил старую рубаху в угол и надел другую, чистую, из сумки. Зеркало отразило живое загорелое лицо, им Федор остался доволен. За спиной бабка-смотрительница ругалась с цыганами из-за его рубахи. Он вынырнул на улицу, купил пачку "Мальборо" и взял автомобиль.

Конечно, никому из ребят нельзя было бы рассказать, куда он намылился сейчас: высмеяли бы. Но ведь время до вечера надо было как-то убить, да и плевать ему на ребят, Федор с детства имел склонность к авантюрам, а тут неплохая каша могла завариться. Попадала к ним в зону газетка, "Мистер ИКС" называлась. Крутые истории про любовь там печатали, да с подробностями. А от рисунков и фотографий в штанах было тесно. До дыр ее зачитывали, а кое-кто и сам письма туда кропал. Уговорили и Федора: тебе, мол, освобождаться, лови шанс, может, подцепишь какую одинокую курочку по душе. Федор и верил в это, и смеялся над надеждами товарищей, но письмо все-таки хоть и с трудом, но сочинил, попросив в примечании для редакции, чтобы все, что придет на его имя, сохранили.

Случилось это года за полтора до конца его срока. Он уж и думать забыл про это, как принесли ему номер с его напечатанным письмом. Вся зона читала, а несколько человек попросили и для них подобные письма соорудить: все разнообразие какое-то в монотонной зековской житухе. Федор не ломался, написал, тем более что отблагодарили его "гревом" щедро. Но собственное письмо ему все равно нравилось больше остальных. Он страничку из газеты сохранил. А само письмо чуть не наизусть выучил.

"Милые дамы! - писал он. - Пересидел я уже пять правителей. Первый раз посадили дуриком при Леньке мальчишку нецелованного, а при ком вся эта карусель кончится - забыли сказать. Конечно, на успех своего письма особо не надеюсь, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Осталось еще мне сидеть год с небольшим, и мужик я - что надо. Короче, ураган для дам. Конечно, окажусь я на свободе, и женщины полетят, как мухи. Мне тридцать пять лет, я совсем не похож на измученного, чахлого мухомора, наоборот, спортивный, неплохо сложенный, цвет волос пепельный, голубоглазый шатен уголовно-спортивного типа, как в американском кино. По освобождении у меня снова появятся все приметы внешнего благосостояния: связи, деньги, возможность дарить цветы и делать подарки, красивые вещи и т.д. Словом, все, что так быстро бросается в глаза, привлекает внимание, на основании чего многие женщины судят, к сожалению, о человеке. Сейчас время такое, что дамы все трезвые, рациональные, здравые. А мне так хочется, чтобы меня любили по старинке, а не как обеспеченного полового партнера. Я верю, любовь моя единственная откликнется. Со мной можно идти рука об руку по жизни. Не подведу. Где ты, моя родная, желанная, нежная женщина?"

Старый татарин Ринат, сидевший уже шестнадцать лет, плакал, когда читал его письмо.

Ничего не соврал Федор, когда писал. Таким он видел себя, а уж все остальное - от лукавого. Сколько всего сидел да за что, долго ли с одной, нежной и единственной, мог прокантоваться - это, конечно, в послание его не уложилось. Как пчела за взяткой, улетело письмецо в неизвестность. Теперь Федору предстояло узнать - богат ли его сбор.