Город падших ангелов - [18]

Саймон подумал об Изабель, Майе, Джейсе. Он не мог рассказать ей о сумеречных охотниках и оборотнях. Это было уже слишком.

— Нет. Но… они знают, что я вампир.

— Они что… дали тебе наркотики? Заставляли тебя принимать что-то? Что-то, вызывающее галлюцинации? — Казалось, она почти не слышала его ответ.

— Нет. Мама, это правда.

— Это не может быть правдой, — прошептала она. — Ты только думаешь, что это так. О, боже, Саймон. Мне так жаль. Мне следовало заметить это раньше. Мы поможем тебе. Мы найдем кого-нибудь. Врача. Сколько бы это ни стоило…

— Я не могу пойти к врачу, мам.

— Нет, ты можешь. Тебя нужно отправить куда-то. В больницу, может…

Он протянул ей свое запястье.

— Нащупай мой пульс, — попросил он.

Она взглянула на него, шокированная.

— Что?

— Мой пульс, — сказал он. — Возьми мою руку. Если ты нащупаешь у меня пульс, хорошо. Я схожу с тобой в больницу. Если нет, то тебе придется мне поверить.

Она вытерла слезы с лица и медленно протянула руку, чтобы взять его запястье. Она так долго заботилась об отце Саймона, когда тот был болен, что знала, как проверить пульс, не хуже любой медсестры. Она прижала указательный палец к внутренней стороне запястья с ожиданием.

Он смотрел, как менялось ее лицо, от грустного и расстроенного к смущенному, а затем на ее лице отразился ужас. Она встала, отбрасывая его руку, и попятилась от него. Ее глаза были огромны и темны, выделяясь на бледном лице.

— Что ты такое?

Саймон почувствовал тошноту.

— Я уже сказал тебе. Я вампир.

— Ты не мой сын. Ты не Саймон. — Ее трясло. — У какого живого существа может отсутствовать пульс? Что ты за монстр? Что ты сделал с моим ребенком?

— Я Саймон… — Он сделал шаг к своей матери.

Она закричала. Он никогда не слышал, чтобы его мать так кричала, и никогда не хотел услышать это снова. Этот звук был ужасен.

— Отойди от меня. — Ее голос дрогнул. — Не подходи ближе. — Она начала шептать. — Barukh ata Adonai sho’me’a t’fila…

Саймон с ужасом осознал, что она молилась. Она была так напугана им, что стала молиться, чтобы он ушел, был изгнан вон. И самое ужасное было то, что он чувствовал это. Имя Господа скрутило его живот и причиняло боль его горлу.

Она правильно сделала, что стала молиться, подумал он, отвращенный самим собой. Он был проклят. Он не принадлежал этому миру. Действительно, у какого живого существа нет пульса?

— Мама, — прошептал он. — Мама, остановись.

Она посмотрела на него расширенными глазами, ее губы все еще шевелились.

— Мам, не стоит так расстраиваться. — Он словно слышал свой голос откуда-то издалека, мягкий и успокаивающий, голос чужака. Он не отводил взгляда от матери, произнося эти слова, держал ее своим взгляд, словно кошка, схватившая мышь. — Ничего не произошло. Ты заснула в кресле в гостиной. Тебе снится кошмар, что я пришел домой и сказал тебе, что я вампир. Но это сумасшествие. Такого не бывает.

Она перестала молиться и захлопала глазами.

— Я сплю, — повторила она.

— Это кошмарный сон, — сказал Саймон. Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. Она не отстранилась. Ее голова поникла, как у ребенка, который устал. — Просто сон. Ты ничего не нашла в моей комнате. Ничего не случилось. Ты просто спала, вот и все.

Он взял ее за руку. Она позволила ему увести ее в гостиную, где он усадил ее в кресло. Она улыбнулась, когда он укрыл ее одеялом, и закрыла глаза.

Он вернулся на кухню и быстро, систематично сгреб бутылки и пакеты из-под крови в мусорный пакет. Он перевязал его и отнес в свою комнату, где переоделся из испачканной в крови куртки в чистую и быстро побросал несколько вещей в вещевой мешок. Он выключил свет и ушел, закрыв за собой дверь.

Его мать уже спала, когда он миновал гостиную. Он протянулся и легко коснулся ее руки.

— Я оставлю тебя на несколько дней, — прошептал он. — Но ты не будешь беспокоиться. Не будешь меня ждать. Ты будешь думать, что я в походе вместе с классом. Нет повода звонить. Все хорошо.

Он убрал руку. В тусклом свете его мать выглядела одновременно старше и моложе, чем он привык ее видеть. Она, словно ребенок, свернулась под одеялом, но на ее лице появились новые морщинки, которых он не видел раньше.

— Мама, — прошептал он.

Он коснулся ее руки, и она зашевелилась. Не желая разбудить ее, он отдернул руку и бесшумно подошел к двери, забирая на ходу свои ключи со стола.

В Институте было тихо. Последние дни здесь постоянно было тихо. Джейс оставлял свое окно открытым ночью, чтобы можно было слышать звуки с улицы, случайный вой сирен скорой помощи и гудение машин на Иорк-авеню. Также он слышал звуки, которые не были доступны обычным людям, и эти звуки просачивались сквозь ночь в его сны — шум ветра от вампирского летающего мотоцикла, трепетание крыльев фей, отдаленный вой волков в полнолуние.

Сейчас луна была в середине цикла, отражая достаточно света, чтобы он мог читать, растянувшись на кровати. Перед ним лежала серебряная шкатулка его отца, и он пересматривал ее содержимое. Там было стило его отца и охотничий кинжал с серебряной рукояткой и инициалами «СВХ» на ней, и — что больше всего интересовало Джейса — стопка писем.

За последние шесть недель он читал примерно по письму в ночь, пытаясь понять, каким человеком был его биологический отец. Постепенно вырисовывалась картина вдумчивого молодого человека с твердохарактерными родителями, который был привязан к Валентину и Кругу, потому что тот дал ему возможность как-то выделиться в окружающем мире. Он продолжал писать Аматис даже после развода, о чем она не упомянула ранее. В этих письмах ясно прослеживалось его разочарование в Валентине и недовольство действиями Круга, и он редко упоминал мать Джейса, Селин. Это было понятно — Аматис вряд ли хотела бы слышать о той, на кого ее променяли — и все равно, Джейс не мог слегка не ненавидеть своего отца за это. Если у него не было чувств к матери Джейса, зачем он вообще женился? Если он так сильно ненавидел Круг, почему не покинул его? Валентин, может, и был сумасшедшим, но, по крайней мере, стоял на своих принципах.