Город Одной Лошади - [9]

Мальчишка вдруг появился снова, пробежав поперек неотрытой стены, потом прыжком скрылся из вида.

Шлиман нахмурился. Тот же самый? Выглядит он моложе предыдущего.

— Мальчик! — завопил он по-гречески, по-турецки, а потом еще, для полноты счастья, почему-то и по-французски. Он взобрался по ступенькам и посмотрел вниз по другую сторону стены, в основном еще находящейся под столетиями копящейся землей. Надо бы позднее раскопать то, что внутри ограды.

Голова мальчика, едва видимая, миновала поворот стены.

— Эй ты! Стой! — Разъяренный Шлиман обнаружил, что у него вырвался родной немецкий. В ушах все прибавлялось шума, ветер сегодня дул яростно, однако Шлиман совсем его не слышал. Он последовал за мальчишкой до того угла стены, который они прошли во вчерашних раскопках.

Где проклятый мальчишка? Шлиман заскрипел зубами от раздражения и от боли в ухе.

В запутанной поверхности земляной стены траншеи что-то блеснуло. Шлиман остановился и припал на колени, чтобы взглянуть поближе. Здесь тоже была зола. Почему ее не заметили вчера? Плохое освещение?

Он потянулся за зеленоватым предметом.

* * *

Я почувствовал, что внутри у меня все похолодело, как в каменной бочке в Беотии в месяц аристогетон, когда посланец объявил:

— Вас немедленно вызывают во дворец.

Лео заснул на полу там, где праздновали мы, солдаты. Никто не услышал, как меня вызвали, все продолжали пить, выкрикивать шутки и пожелания того, что собирались делать завтра, когда мир уже наступил.

Дворец!

Первая мысль была, что лорд Эней прошлой ночью слишком часто видел мое лицо не там, где надо. Потом я подумал, что, наверное, нужен для специальной охранной службы. Или меня пригласил царь Приам на царский пир. Или получены плохие вести о моей семье.

Я следовал за посланцем по аллеям города; почти из каждого окна доносились звуки праздника, во многих случаях — в постели. Троянцы и троянки стонали от счастья.

Однако, во дворце было странно темно. Как раз когда до меня дошло, что темные окна означают, что все собрались в Большом зале, приведший меня посланец пошел глубже во дворец. Я слушал смех и пение — уже успели сочинить победные песни — и чуял запахи вольных потоков вина и праздничных факелов. Но от всего этого мы свернули в темный коридор.

Посланец указал мне дверь и удалился. Я осторожно постучал.

Кассандра открыла дверь в комнату, которая, как я понял, была ее спальней. Плотно закутанная в тончайший тканый халат, с каймой из золотых и алых нитей, с темными распущенными волосами, она снова поразила мое воображение. Я не мог сопротивляться. Ей всегда надо было только взглянуть на меня, и я оказывался в ее власти.

— Принц Фригии, — произнесла она формальное приветствие, слегка отступая в сторону.

Я остался, где был.

— Принцесса Трои, — ответил я.

— Сын Мигдона. — Голос ее стал мягче.

— Дочь Приама.

— Короэбус.

— Здравствуй, Кассандра, — сказал я.

Она потянулась вперед, взяла меня за запястье и втащила в комнату. Потом заперла дверь.

— Помоги мне, — сказала она.

— Чем?

— Мы все в ужасной опасности. — Глаза ее полнились слезами.

— Касси… греки ушли. Я сам видел, как их корабли уплывают прочь.

— О, ты тоже, — нетерпеливо сказала она. — Конечно, мое проклятие основательно. — Она отвернулась, раздраженно проведя рукой по волосам.

Пожав плечами, я спросил:

— Но что-то я все-таки могу сделать?

— Сожги большую Лошадь! Немедленно! — Глаза ее были безумны.

— Но… но ведь Лошадь посвящена богине! Конечно, нет! — Я был просто шокирован.

— Тогда я сделаю это сама!

— Ты не сможешь! Толпа разорвет тебя на части! Большая Лошадь означает победу. Мир! — Я просто не мог поверить, что она ведет себя так глупо.

Она посмотрела на меня. Пристально. Напряженно. Потом просто покачала головой, плача, не в силах ничего сказать.

— Касси, — сказал я, протягивая руку.

И она просто шагнула ко мне и уткнулась лицом в шею. Она так всхлипывала, что все слова прерывались.

— У меня в голове все уже произошло. Я не могу ничего изменить. Конечно. Не могу.

Я обнимал ее, пока она не стала поспокойнее. Быть так близко к ней было хорошо. Потом она подошла ко окну, взяла со столика тонкий платок, вытерла лицо и вздохнула.

— Коро, пожалуйста. Давай поговорим. Я так полна страхом. Ты можешь меня отвлечь. Садись.

Я осмотрелся и двинулся к трехногому табурету, который для меня был низковат, но больше сесть было негде, не считая постели. Колени торчали выше локтей. Кассандра сделала то храброе лицо, которое делают женщины, когда дела идут не так, как им хочется. Она уселась на подоконнике.

— Ты помнишь, когда мы встретились впервые? — спросила она притворно веселым голосом.

Я не хотел, чтобы она знала, как в течении лет я все больше и больше думал об этим моменте, мысли росли во мне крепкие, словно корни здорового дерева.

— По-моему, во дворце моего отца, — ответил я обычным голосом.

Кассандра кивнула, сверкнув улыбкой.

— После этого я часто думала о тебе. Но потом… Аполлон…

Я пожал плечами и уставился в собственные колени.

— Тогда я поняла, что мы не можем пожениться. Хотя, как ты думаешь, мы подошли бы друг другу?

— Думаю, да, — ответил я. Голос у меня был не столь сильным, как надо бы. Я чувствовал растущее смущение. Выпитое ранее вино возымело свое действие, я сидел молча, мне становилось жарко, меня развозило. «Почему же мы не можем пожениться?» — удивился я.