Город мастеров - [7]

К счастью, вскоре привезли заключенных из тюрем, у них была своя кухня, и они делились баландой. Уголовники учили нас спать на земле, подложив под себя еловые ветки, «соображать» еду и договариваться с колхозниками об обмене.

Нам, городским мальчикам, установили норму — два кубометра в день. Представляете, что это такое? Ну, конечно, мозоли, грязь, заражение крови… Но повезло: в конце августа появился приказ вернуться в Москву и продолжать занятия. Да только учиться пришлось в Центральном доме пионеров, откуда через два месяца мы вышли младшими лейтенантами. И уже учили дедушек-ополченцев ползать по-пластунски и разбирать винтовку образца позапрошлого века.

Потом меня отправили на фронт, под Рузу, командовать этими ополченцами. Винтовка — одна на пятерых, в атаку шли с бутылками с горючей смесью, а немцы нас из автоматов поливают. Бутылки бьются, люди горят… Утром смотрю на поле, где лежат убитые, а они почти голые. Экипировка у нас была такая, что приходилось снимать одежду с трупов. Немцы нас скоро окружили. И опять повезло: я знал эти места, часто ездил сюда на этюды — с 13 лет учился у художника Аристарха Лентулова. В общем, из окружения удалось выйти, а заодно и раненого командира вытащить из-под огня. За это меня и представили к ордену.

Вскоре меня контузило, так что вручили орден уже в госпитале. Но контузило так, что на этом мои боевые дела закончились. Когда в 42-м хотели послать под Сталинград, то медкомиссия забраковала. Воевал я в общей сложности три месяца, поэтому рассказывать о своих фронтовых делах просто несерьёзно — ведь многие прошли этот путь от начала до конца.

— Какими вам запомнились фронтовые будни?

— Я понял, что война превращает человека даже не в животное — животные так себя не ведут, — а в чудовище. Это ужасно, она должна быть исключена из человеческого бытия.

Тогда, под Москвой, у меня появилось непреодолимое желание рисовать. Нашёл в одной из брошенных изб чернильницу, у двери сельпо — кусок обёрточной бумаги, а кистью стала щепка. Получилась серия рисунков. В 1957-м их опубликовали в Польше, отметили почётным дипломом. У нас они увидели свет лишь в новом веке.

— Когда вы решили стать художником?

— Вообще-то я мечтал стать музыкантом, композитором, учился в музыкальной школе, поклонялся Стравинскому. Но после контузии левая рука не действовала, и я пошел в художественно-педагогический институт. К нам приходили рисовать такие маститые художники, как Кончаловский, Кузнецов… Дело в том, что у нас в помещениях топили, и натурщица могла раздеваться и позировать.

— Ваши картины были на выставке в Манеже почти полвека назад. Что там случилось?

— В 1962 году тогдашний глава страны Хрущев посетил выставку 30-летия МОСХА, где среди прочих были представлены и две сотни работ наших художников из объединения «Новая реальность». Хрущёв в искусстве разбирался слабо, партийная челядь решила этим воспользоваться для идеологического погрома. Например, попалась ему на глаза картина «Спасские ворота». Вождь расшумелся: «Это издевательство! Где тут зубцы на стенах? Почему их не видно?»

Мои объяснения не помогли, и я услышал: «Вот что, Белютин, я вам говорю как председатель Совета Министров, что это не нужно советскому народу. Понимаете, это я вам говорю!»

Началась травля. Из института, где я преподавал, выгнали.

В 1991 году, на нашей второй выставке в том же Манеже, мы беседовали с одним известным партийным деятелем. Он меня спросил: «Элий Михайлович, вы знаете, почему партия всегда выступает против непривычной живописи и музыки?» И пояснил: «Живопись, как и музыка, — выражение духовной свободы человека. А это опасно, потому что духовно свободный человек неуправляем». Я возразил: мол, вы же разрушаете творческую личность… На что получил ответ: «Лучше разрушить личность, чем дать ей свободу».

Так вот, на этой второй выставке, после многих лет гонений, больше сотни наших картин были отобраны для Третьяковки, а газета «Правда», поливавшая нас когда-то грязью, хоть и запоздало, но извинилась. Наши картины появились во многих музеях страны, несмотря на отчаянное сопротивление Минкульта. Словом, пришло официальное признание и в России, а меня даже наградили орденом Почёта. Вот такая история.

— Что такое «Новая реальность»?

— Это студия, которую мы создали с товарищами в 1947 году, сразу же после ждановского постановления о формализме в искусстве. Сегодня она объединяет сотни независимых художников, а тогда нас было всего шестеро. Смысл наших новаций в том, что художник не должен соревноваться с натурой, это невозможно. Она настолько хороша, что смешно надеяться её повторить. Поэтому мы отказываемся не от реальности, а от фотографии, предпочитая реальность нашей жизни, нашей души. Ведь самое главное — как мы воспринимаем мир.

Глядя на фотографию, человек вспоминает нечто похожее, и это что-то даёт. Но ему нужно большее, нужно заряжаться, глядя на картину. Современный человек обязательно должен участвовать в процессе восприятия. Иначе что? Поглядел и ушёл. А тут картина становится частью его самого — ведь он же увидел самого себя, свои переживания. Это и есть новое искусство. Зритель обязательно должен почувствовать волнение художника, понять, что он выражает, и тогда картина станет его духовной собственностью, частью его жизни. Сегодня нужна живопись, которая передает не натуру, а твои чувства, переживания, и поэтому не обойтись без абстракции.