Город людей - [3]
— Итак, — утверждающе сказал Куратор, — проход открывается здесь, в него пойдет товарищ Курценко…
Все посмотрели на высокого блондина, одетого, как турист, — в сапогах, с рюкзаком, в полевой форме без знаков различия. На груди у него висела новенькая фотокамера «Ленинград», а за плечами — потертый карабин Симонова. Среди белых халатов он выглядел несколько вызывающе.
— Вы готовы, Андрей?
— Всегда готов! — отдал шутливый салют «турист».
— Почему он? — спросил у Ольги шепотом Мигель, жгучий брюнет, дитя испанской революции, один из немногих допущенных к Установке мэнээсов. Вообще-то, его звали Хулио Мигель, но он, по понятным причинам, предпочитал представляться вторым именем.
— Почему этот непонятный Андрей? — настойчиво повторил испанец. — Чем я, например, хуже? Откуда он вообще взялся, этот Курценко?
— Куратор с собой привез, — ответила девушка нехотя.
— Ну вот, мы работаем-работаем, а как первый шаг в неведомое — так привозят какого-то… — недовольно шептал Мигель. — Вся слава ему…
— Какая слава? — осадила его Ольга. — При нашем-то режиме секретности…
— Всем, кроме товарища Курценко, покинуть рабочий зал! — провозгласил Лебедев торжественно. — Давайте, давайте, товарищи, соблюдайте технику безопасности!
— Эх, я бы… — продолжал страдать по романтике странствий Мигель, глядя на зал установки через толстое бронестекло аппаратной. Перед аркой переминался с ноги на ногу, ожидая команды, Андрей, и испанец ему люто завидовал. — Это как, не знаю… Как в космос полететь!
— Помолчите, товарищ Эквимоса, — недовольно сказал ему Воронцов. — Займите свое место у пульта, мы начинаем.
Вскоре у обзорного стекла остались только Куратор и Ольга, у которых в аппаратной никаких функций не было.
— Вы подумали над моими словами, Ольга? — тихо спросил ее молодой человек, глядя мимо.
— Подумала, — решительно, но так же тихо ответила девушка, — и решила, что ваше поведение недостойно коммуниста и честного человека.
— Напрасно, напрасно… — сказал тот рассеянно, как будто в пространство, — теперь ведь все изменится…
— Готовность!
— Есть готовность! — перекликивались в зале.
— Реактор?
— Шестьдесят от максимума!
— Напряженность?
— Растет по графику! Пятьдесят, пятьдесят пять, семьдесят, восемьдесят пять… Восемьдесят семь, восемьдесят семь… — остановка динамики! Нет роста поля!
— Реактор на семьдесят! Поднимайте мощность!
— Девяносто, девяносто два… Медленно растем!
— Реактор на семьдесят пять!
— Мало!
— Опасно работаете, — громко сказал Матвеев. — Реактор в конце ресурсного цикла, не стоит выше трех четвертей мощность поднимать.
— Риск небольшой, — не согласился Воронцов. — Даже если паропроводы опять засифонят, ничего страшного. Плановая остановка вот-вот, заодно и заменим.
Матвеев молча пожал плечами.
— Реактор восемьдесят, поле сто! Установка в режиме!
— Отсчет!
— Десять, девять, восемь…
«Великий момент, торжество советской науки, — подумала Ольга, — а я о каких-то глупостях думаю. Испортил настроение Куратор этот…»
— Три, два один… Разряд!
Все напряженно уставились в обзорное окно. Лампы в помещении пригасли и тревожно загудели, больше ничего не происходило. Стоящий перед аркой Курценко недоуменно повернулся и развел руки в вопросительном жесте. Мол: «И что?»
— Добавьте энергии! — нервно вскрикнул Воронцов. — Мало!
— И так пятьдесят мегаватт качаем, — ответил ему Матвеев. — Куда еще?
— Добавьте!
— Реактор восемьдесят пять! Давление первого контура в красной зоне! Давит из-под уплотнителей! Поле сто десять!
— Да гасите уже, рванет! — зло сказал Матвеев.
— Есть реакция поля! Есть! — закричал от своего пульта Мигель, показывая пальцем на стрелку большого квадратного прибора. — Сейчас откроется!
— Неужели? — подскочил Воронцов.
— Отключайте! — неожиданно закричал Матвеев. — Отключайте, не тот вектор! Вы что, не видите?
— Опять вы, това… — начал директор.
Свет моргнул, пол дрогнул, по герметичной аппаратной как будто пронесся холодный сквозняк. Гул оборудования резко затих, лампы снова загорелись в полный накал. В тишине стало слышно, как стрекочет фиксирующий ход эксперимента киноаппарат. Перед аркой растерянно стоял Курценко.
— Не работает ваша установка, — констатировал Куратор. Голос его был спокоен, но стоявшая рядом Ольга видела, что он в бешенстве. Еще бы — такое крушение планов…
— Ответите вы за свой саботаж, товарищи ученые… — сказал молодой человек зловеще, но его никто не слушал.
— Автоматика отрубила по превышению поля, — сказал Мигель. — Был какой-то пик…
— Что-то определенно было… — засуетился Воронцов. — Дайте мне ленту самописца… Да, вот же, скачок! Установка сработала! Но почему…
На стене аппаратной громко зазуммерил телефон внутренней связи.
— Да, я, у аппарата… — ответил Лебедев. — Что?
— Что исчезло? — голос его стал изумленным. — Вы что, шутите так? Вы там что, пьяные?
Держа в руке черную эбонитовую трубку, директор повернулся к коллегам. Лицо его было растерянным, единственный глаз глупо моргал.
— Говорят, там солнце исчезло…
Историограф. «Феномен очевидца»
На «боевые» меня теперь дергали редко. Безумие первых дней осады, когда приходилось спать, не раздеваясь, в обнимку с планшетом, схлынуло. Наладился график работы операторов, пошла ротация на блокпостах, организовался отдых. Да и сами штурмовки стали куда реже — отбившись от первого внезапного натиска, Коммуна устояла, удержала ключевые реперы, перевела конфликт в позиционную фазу. Постепенно и до меня дошла старая солдатская мудрость — война, как и вся остальная жизнь, по большей части состоит из рутины.
