Город-крепость - [30]

— Дай взглянуть на руку, — киваю я на его сжатую в кулак ладонь. Она, туго свернутая, покоится у него на груди. Он медленно протягивает руку вперед. Пальцы, словно лепестки, разворачиваются, открывая рану, оставшуюся от спасательного круга. Бабушка назвала бы ее дурной приметой.

— Неплохо.

Неплохо. Да порез настолько глубокий, что я удивлюсь способности парня все еще шевелить пальцами. Ему нужны швы и укол от столбняка. А не какая-то тряпка и бутылочка перекиси.

Но это все, что у меня есть.

Перекись шипит и пенится на порезе, словно бешеный волк. Парню адски больно, но он даже не морщится. При свете я вижу и другие его шрамы, распространяющиеся по руке, будто кружева. Некоторые белые и блестящие. Некоторые красные и злые. Как у меня.

Но Джин, вероятно, их вовсе не заслуживает.

Затягиваю бинт и завязываю концы. Джин разглядывает повязку, сгибает и разгибает ладонь. Сгибает и разгибает.

— Старайся ею не шевелить, — говорю я.

— Все нормально. — Он снова сжимает руку в кулак. Жесткий, как гвоздь.

Мне бы хотелось, чтобы и меня было вот так просто исправить.

— Ладно, уже поздно. Надо отдохнуть. Выбирай место. Если удастся передвинуть короля, то можешь воспользоваться моей курткой в качестве подушки.

Протягиваю руку и щелкаю выключателем. Комната погружается в темноту. Больше мне не видны шрамы Джина. Или линии на стене.

— Дей, — шепчет Джин высоким и легким голосом. Так на него не похоже.

— Что?

Молчание, пока я пытаюсь добраться до центра комнаты.

— Спасибо.

Пожалуйста. Ответ застревает в горле, словно щупальца осьминога. Не могу заставить себя произнести его. Не в этом случае, когда знаю, что стоит за моим поступком.

Сегодня я не думаю о том, чтобы расстегнуть толстовку, просто использую ее в качестве подушки. Ложусь прямо на пол, подобрав колени к груди. Умом отмечаю, в какой стороне стена с отметинами. Поворачиваюсь к ней спиной.

Джин Линь

Рука перестает болеть. Прижимаю ее к груди. Палец забинтован чистой повязкой.

Сон приходит легко, когда есть крыша над головой. Четыре стены. Я сооружаю себе кровать у дальней стены, прислонившись к плитке. Кма оставил кучу белья Дея, принесенную из прачечной, ради того, чтобы подарить тепло мне. Он свернулся калачиком у меня на животе и урчит, словно трактор.

Ни ножей. Ни крыс. Ни голода. Только покой.

И Дей.

Он лежит в центре комнаты. Свернувшись как улитка. Спрятавшись в свою раковину. Его дыхание эхом разносится по комнате. Оно напоминает мне (даже на краю сновидений), что я не одна.

К этому я могу привыкнуть.

12 дней

Джин Линь

Рисовый пирог очень сладкий. Мед течет по его бокам. У меня сводит зубы, когда я всасываю его в рот. Рядом со мной сидит Мей Юи. Ее пальцы пробегают по моим густым, спутанным волосам. Мягкие, аккуратные, никогда не причиняющие боли пальцы. Она разделяет волосы на три части. Начинает их складывать одну на другую.

— Коса всегда сильнее одиночной пряди. — Ее мелодичный голос переплывает через мое плечо.

Я должна ей сказать, что мои волосы слишком коротки. Почти ничего не осталось, чтобы можно было заплести в косу. Но мой рот связан медом. Он перехватывает все мои слова. Пытаюсь развернуться, пытаюсь посмотреть на нее. Но приближается тьма. Сон закончился.

Мед на зубах, длинные волосы, голос сестры — ничего этого больше нет.

Тьма передо мной шевелится. Это Дей. Он встает, пробирается к двери. Он похож на ленту: тихий, грациозный. Его движения походят на те, когда человек не хочет, чтобы его услышали.

Я не двигаюсь, пока дверь не закрывается и не раздается щелчок. Свет в подъезде исчезает. Шаги Дея будто капли дождя. Быстро затихают.

Он уходит. Но почему?

Замираю у двери. Каждый следующий шаг становится все тише. Растворяется. Если я прожду слишком долго, не смогу его выследить. Часть меня очень хочет вернуться в кровать и поспать. Забыть о том, что случилось. Это все та же часть, что жаждет доверять Дею. Что хочет верить, что ему можно доверять.

Но не доверие помогло мне прожить эти два года, полные ножевых сражений и голода. Дей что-то скрывает... и это может быть моим единственным шансом все узнать.

Даже не удосуживаюсь завязать шнурки, прежде чем выбежать из комнаты. Под моими ногами мелькают ступеньки. Две, три за раз. Совсем скоро выскакиваю в тень и изгибы переулков. Спешу догнать Дея.

Сейчас настолько поздно, что пусты даже рестораны. Баки со свежей рыбой и угрями пузырятся будто наэлектризованные. В проемах дверей нет никаких сигаретных огоньков. Нет и стариков, сидящих на ступеньках и потягивающих ликер. Даже бродяги все спят.

Дей идет чуть впереди от меня. Идет быстро, засунув руки в карманы.

Следую за ним, держа дистанцию. Он идет до конца улицы, где останавливается линия из водосточных труб, а за сырыми бетонными стенами открывается звездная ночь. Ищу Кассиопею, но угол зрения неправильный. Все, что я вижу, — задние фонари грузовика: красные и кричащие, будто драконьи глаза. Хлещет холодный, колючий, трусливый и мрачный ветер. Здесь конец царства Лонгвея. Вход в Дальний город.

Но Дей не переступает черту. Он прислоняется к стене, скрестив руки на груди и выставив вперед одно колено. Бегут минуты. Я забиваюсь в темный дверной проем. Слежу за парнем, пока он наблюдает за Дальним городом. Ждем.