Город, который ты любишь - [20]

— Анонимка на сенатора? — Широко улыбнулся сенатор, — в США? На меня? Кстати, друг мой, о стране и патриотизме — вы верите в американскую мечту?

— Еще бы, господин сенатор. Конечно, верю.

— И я тоже. Сам я слишком скромен для совета директоров, так что туда пойдет мой племянник, да и то двоюродный, с другой фамилией, разумеется. То, что вы мне платили, будем считать авансом и советую рассчитаться в следующие три дня, милейший. Видео свое будете смотреть по четвергам, после акта мастурбации, — сенатор снова улыбнулся. Хозяин дома разлил по бокалам коньяк, зная вкусы сенатора, но тот отказался.

— Да, я недооценил вас, сенатор, — улыбнулся человек, который мог многое, но не все.

— Не переживайте, мой друг, и на старуху бывает проруха, — покровительственно похлопал его сенатор по руке, — я думаю, это все не помешает нам оставаться друзьями? Тем более, что эндемики еще, я думаю, на планете есть? Судя по вашему вчерашнему срочному возвращению из другой части амазонских лесов?

— О чем вы говорите, сенатор? У нас были разногласия?

— Я тоже думал, что что-то недопонял в прошлую нашу встречу. Так что жду вас в гости с супругой, в следующее воскресенье. Поиграем в гольф.

— «Лучший способ испортить хорошую прогулку», — рассмеялся хозяин, но сюрпризы не кончились.

— Кстати, вы слышали о головорубе, который держит город в панике? Все уверены, что резня в тех двенадцати домах — дело его рук и рук его последователей. Каких-то фанатиков, или безумцев. Вот, полюбуйтесь, есть фоторобот, — сенатор протянул листок хозяину, тот взял его и оторопел. С листа на него смотрел тот самый живой эндемик, чью деревню они аккуратно сровняли с землей.

— Что за шутки, сенатор? — На миг таинственный мистер потерял лицо. Ровно миг сенатор этим и наслаждался.

— Вы не понимаете всего, милый мой. Если этот портрет попадет к яйцеголовым, вы представляете, какой поднимется шум? Нет? Да? Так и знал. Тогда и всплывут вопросы, отчего свернуты работы по изучению единственного племени на земле, к чему я не причастен, это вы решали как-то сами, а попутно и почему оно исчезло с лица земли, а главное — как в городе, цитадели цивилизации, оказался бешеный каннибал? С кого полетит голова? С меня? Полноте, сами понимаете, я понятия не имел ни о племени, ни о чем подобном. А вот вас, к сожалению, придется схоронить без почестей.

— Понимаю. Работа прошла с ошибками. Документы племянника, сенатор, озаботьтесь прислать мне, пожалуйста, сегодня же, после обеда. Завтра он может приступать к работе.

— Ему ехать туда, на место? — Спокойно спросил сенатор.

— Это еще зачем, сенатор? Вы же не землекопом его устраиваете, — усмехнулся гость.

— Я всегда знал, что американская мечта — это далеко не только деньги, — сенатор, милый, улыбчивый, мягкий, встал с кресла, пожал хозяину руку и, забрав фоторобот, чиркнул зажигалкой. Но поджигать не стал. Подмигнул и вышел.

Минуту таинственный джентльмен сидел неподвижно. Потом достал телефон.

— Джеймс, работаешь по приказу «0031», понял? Повтори.

— Работаю по приказу «0031» — мрачно ответила трубка.

Через сутки после этого разговора, странным образом и впервые в практике использования лифтов этой системы, несуществующего полковника несуществующего подразделения обнаружили с головой, каким-то образом попавшей под опускающийся лифт. По голове его опознать не удалось, а вот файлы с описанием тела, сразу после снятия отпечатков файлов, куда-то делись. Как порой бывает даже в самых цивилизованных странах.

А уж про разбившийся где-то над Атлантикой самолет, предназначенный для военных перевозок, так никто и не узнал вообще. Его не было ни в журналах вылетов откуда бы то ни было, ни на связи, ни в воздухе, ни, тем более, в точке приземления. Не было и не было.

24

Маронге проснулся от странного ощущения, что он сделал что-то значимое. Действительно, важное. Он не понимал, чего, но особенно свою большую, глупую голову ломать не стал — духам виднее. Просто порадовался своему состоянию, но обнаружил, что в эту ночь совсем замерз. Пора было принимать меры.

А, да. В момент, когда каннибал проснулся, голова полковника как раз хрустнула под днищем лифта. Но Маронге об этом так никогда и не узнал. Просто душа его, дикая и жестокая, четко отследила в мировом пространстве сигнал, который был для нее и только для нее. Чувствительность сейсмографа? Выше. Животного. Да он и был животным. Беспощадным и кровожадным, что уж греха таить.

Меры к обогреву своего тела Маронге решил принять простые. Носить одежду белых он не мог — по причине отвращения. Черных, красных и желтых он не трогал. Да и величина одежд не давала шанса их использовать. Маронге задумался на миг, потом просиял, потом сердито сказал себе: «Тур!» и стукнул по голове. За то, что она, глупая, сразу не придумала простого выхода.

Одежда нужна была детская, но снять ее с белого ребенка Маронге считал делом глупым — дети тех водились только в центральных частях деревни и по вечерам, а точнее, гораздо раньше, оказывались в домах.

Снять одежду с ребенка черного, красного или желтого — нет. Так нельзя. Это была его земля, пусть не от рода, но завоеванная, а там, где ты живешь или возвращаешься откуда-то, наживать врагов нельзя. Хотя, конечно, какие они ему враги, но тем не менее. Он помнил, что бывает два охотника — хороший и мертвый.