Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - [74]
Тщательно продуманные и мастерски воплощенные метафоры нарушают статичность строительных сред – и нашу склонность привыкать к ним – с помощью множества взаимопересекающихся ассоциаций, которые они вызывают. Они зовут к себе снова, навевая со временем новые мысли и свежие эмоциональные ощущения, поскольку различие между тем, к чему отсылают метафоры, – спокойное плавание под парусами на большой яхте, лежание клубочком в уютном гнезде – и тем, чем в действительности являются эти здания – дом оперы, огромный стадион – никогда не исчезает. В воплощенной метафоре всегда будет несовпадение между ее очевидным означаемым – наполненными ветром парусами, птичьим гнездом, обширным навесом древесных ветвей – и физическим наличием – облицованными плиткой бетонными сводами, бессистемным переплетением гигантских бетонных опор, деревянными панелями, свернутыми и объединенными в кессонную конструкцию.
Это несоответствие, неизменно присутствующее, не забудется. Бетонные своды Сиднейской оперы никогда не станут тканью или раковинами, а широкий деревянный навес Метрополь-Парасоль никогда не покроется листьями, и его не срежут, чтобы приготовить вкусное грибное жаркое.
Такие значимые моменты преобразуют здания, – которые норовят отступить на задний план нашего восприятия как места действия, – в события. Они загоняют нас во временные капсулы повышенной осознанности, поскольку наши бессознательные ожидания не оправданы, и мы немедленно выпадаем из привычных ритмов повседневной жизни. Подспудных ожиданий, которые в силу своего присутствия опрокидывает Сиднейская опера, множество: большинство зданий и рукотворных сооружений должны быть прямоугольными; то, что напоминает парусник, должно быть парусником; здания никогда не выглядят и не функционируют как парусники – и вообще, здания не имеют ничего общего с парусниками, поскольку они должны быть надежно закреплены в почве. Однако на сиднейской набережной мы видим именно это: непрямоугольное здание оперы, очертания которого напоминают гигантский парусник.
Столкновение с такими пазлами приводит к приятному чувству когнитивной вовлеченности. Решение головоломки требует творческого подхода и сосредоточенности, и поскольку это решение совсем не очевидно, мы продолжаем обдумывать его снова и снова. Что с этими огромными складчатыми сводами в сиднейской гавани? Почему этот огромный стадион в Пекине наводит на мысли о хрупком воробьином гнездышке? Почему церковь в Арканзасе сходна и сначала ассоциируется с ангаром или гаражом? «Щелчок», который мы «слышим», когда находим объяснение, нейробиологически соответствует выбросу эндорфинов в парагиппокампальной коре, порождающих ощущение удовольствия, и это удовольствие вкупе с нашим когнитивным взаимодействием с объектом кодируется как часть впечатления от этого места. Такие места с большой вероятностью останутся в нашей памяти, став частью внутреннего нарратива о непрерывно разворачивающейся истории нашей жизни.
Формулы и свобода: широкий диапазон эмпирических эстетик
Обширное – и дорогостоящее – здание Шотландского парламента в Эдинбурге Энрика Миральеса и Бенедетты Тальябуэ (EMBT) воплощает все эти принципы эмпирического дизайна, наглядно демонстрируя, что следование им создает богатые, животрепещущие и весьма разнообразные дизайнерские решения. Шотландский парламент как ничто другое передает то, что часто называют «неистовой» независимостью народа, которую он репрезентует. Настолько же большой и расточительный, насколько мала и скромна церковь Св. Николая, великолепный Шотландский парламент соединяет в себе такие аспекты социально ориентированного проектирования, как городское планирование, архитектура и ландшафтная архитектура. С точки зрения созерцателей, Шотландский парламент убедительно доказывает, что строительная среда — это работа мастера, втрое превышающая все то, что дизайнеры могут и мечтают спроектировать.
Это красивое здание символизирует демократические устремления шотландского народа и заявляет о его тяге к самоуправлению. В то же время в его гармонии с окружением отразился своеобразный шотландский национальный дух. Оно так тщательно вписано в уличный пейзаж, что его масштабность не так легко заметить. Расположенный в нижней части Королевской мили, напротив дворца Холируд, принадлежащего британским монархам, шотландский парламент, если смотреть издалека, вторит холмистым очертаниям этого района и кажется практически затерявшимся у подножья эдинбургских холмов Солсбери – скалистых выходов красной вулканической породы, – среди тропинок, озерец, вересковых полян, стелющихся трав и десятифутовых чертополохов в голубовато-серых тенях. Со стороны фасада, где находится вход для публики, поросшие травой ступенчатые насыпи скрывают службы и подземный многоуровневый гараж, закругляясь от подножья трона Артура и заканчиваясь у зигзагообразных отражений в бассейнах по сторонам от входа для публики. Этот ландшафт направляет, как и канал и фонтан в Институте Солка. В него внедрены пространственные и сенсомоторные индикаторы, указывающие на вход. Вестибюль представляет собой длинное низкое пространство с цилиндрическим сводом и естественным верхним освещением. Также это находящиеся на нижнем уровне атриумы (дизайн, так уж совпало, напоминающий другое здание Кана – художественный музей Кимбелла в Форт-Уорте). За этим длинным низким зданием толпятся средней величины блоки в форме листьев, где находятся зал заседаний и палаты комитетов. Вход в зал заседаний и помещения для депутатов шотландского парламента занимают те блоки, которые расположены вдоль оси как листья на ветке, при этом каждый «лист» придает форму пространствам соразмерных человеку помещений, остекление которых открывает вид на утесы, пропускает и преломляет дневной свет особым, неповторимым образом.
