Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - [48]

Дети в классах, достаточно освещаемых дневным светом, лучше сосредоточиваются, лучше запоминают информацию, лучше себя ведут и показывают лучшие результаты при тестировании. Дневной свет существенно влияет на настроение людей (при условии, что его яркость и температура должным образом контролируются) и доказал свою эффективность в качестве паллиативного средства, смягчающего симптомы ментальных заболеваний, особенно у людей, страдающих биполярным расстройством и сезонными аффективными расстройствами. Если дневной свет помогает лечить больных, разве не сможет он восстановить эмоциональное равновесие любого?

Естественный свет, благо для физического и ментального здоровья человека, также облегчает социальные взаимодействия. Люди вообще не склонны замечать свое физическое окружение, тем более когда они общаются с другими людьми. Однако наша неосознаваемая восприимчивость к дневному свету и его смягчающим свойствам сохраняется. В одном исследовании людей разделили на две группы, создав идентичную социальную ситуацию. При этом одну группу поместили в более ярко освещенную комнату (1000 люкс белого света), а другую – в комнату с разной степенью приглушенности света. Люди в ярко освещенной комнате ссорились меньше, чем те, которые оказались в более темном помещении. Биологически мы так «подключены» к природе, что, помимо зелени и света, сильно реагируем на природные материалы, биоморфные очертания и отдельные топографические особенности. Среди них – те, которые оказались решающими для африканских саванн, где наши предки процветали на протяжении десятков тысяч лет: мягкие изгибы холмов, ровный напочвенный покров, петляющие дорожки, купы деревьев и кустарников, скрывающие освещенные поляны. Представьте нью-йоркский Центральный парк или вообще любой парк, включая тот, который окружает здание водолечебницы в Коннектикуте. Мы охватываем ландшафт, все его «перспективы и укрытия» одним широким взглядом, отмечая заманчивые места, которые он предлагает исследовать. Даже не думая об этом, мы определяем места, где можем спрятаться и отдохнуть, так же как перспективы, которые помогут нам отыскать воду и пищу. Какими бы ни были причины – эволюционная адаптация или прагматизм, – людей влекут ландшафты «перспектив и укрытий». Они ищут такие в реальной жизни, и им нравятся они, даже исчезнувшие, в пейзажной живописи Дж. М. В. Тернера, Альберта Бирштадта, художников-любителей, в фотографиях Энсела Адамса и тысяч коммерческих студий. Созерцание даже изображений природных ландшафтов улучшает физическое и психическое здоровье людей. Так что если ваш доктор или ваш босс не в состоянии прорубить окно в стене кабинета, то попробуйте повесить картину или обзавестись мебелью биоморфных очертаний из природных материалов. Это будет лучше, чем вообще ничего не делать.

Форма как средство влиять на восприятие: «глубокое почтение к миру природы» Луиса Кана при создании Института Солка

Конечно, использование зеленых насаждений, топографии и освещенности места и активация поведенческой схемы «перспективы и укрытия» предполагают нечто большее, нежели прорубание световых люков в потолке или развешивание горшечных растений по коридорам. Чтобы изучить диапазон путей, которыми мир природы может обогатить дизайн объекта, можно посетить один из величайших и любимых шедевров современной архитектуры – Институт биологических исследований Солка в Ла-Хойя, Калифорния, Луиса Кана. Джонас Солк – заказчик строительства института, носящего его имя, и создатель первой вакцины против полиомиелита, считал, что для прорывов в научных исследованиях необходимы как строгость научного подхода, так и свобода творчества, и тесно сотрудничал с Каном, воплощая в жизнь комплекс исследовательских лабораторий и кабинетов ученых, расположившийся на краю утеса, обрывающегося к Тихому океану. Институт Солка (испорченный в 1996 году очень нужной, но жутко банальной пристройкой) преднамеренно апеллирует к присущей людям биофилии явными и не вполне явными способами. Кан гармонично вписал комплекс в существующее окружение и прибег к схемам «перспектив и укрытий», представив различные аспекты родства человека и природы в тщательно продуманной последовательности сцен. Результатом стало захватывающее архитектурное переживание, объединяющее сиюминутное восприятие с воскрешением в памяти безграничного разнообразия природы.

Мы выходим к Институту Солка, приближаясь к нему с двух возможных направлений: с юга (зеркальный подход есть и с севера, но он редко используется) и с востока. С юга наш первый беглый взгляд на здание, которое отделяет от нас поросший травой холмик, являет нам голый бетонный монолит стены, прерываемый четырьмя выступающими бетонными призмами, в тени каждой из которых прячется небольшой вход. Такое впечатление, будто мы натолкнулись на стены средневековой крепости, одновременно и угрожающей, и интригующей. Мы не можем удержаться от вопросов: что за этой стеной? смогу ли я войти туда? а если смогу, то что увижу?

Если бы мы приближались к первоначальному, «допристроечному» Институту Солка с другой, восточной стороны, то начали бы путь к нему от стоянки машин на обочине оживленной Торри-Пайнс-роуд. Тогда впервые мы увидели бы комплекс за лиственной ширмой эвкалиптов (впоследствии вырубленных, чтобы освободить место для пристройки), разделяющих многорядную дорогу, с которой мы только что съехали, и сам Институт. Только выйдя из машины, мы уже оказались бы в мире природы, где здание бы только угадывалось по видимым ребрам симметрично удаляющихся блоков. Как и при подходе с юга, мы с первого же взгляда поняли бы, что это необычное здание. Вместо привычной для постройки формулы – большой объект, брошенный на землю, – архитектура здесь – просто трехмерная рама, кажущаяся функция которой – предварять ошеломляющую безмерность Тихого океана и неба над ним.