Город и столп - [34]

— Я тоже не знаю, кто ты, — ответила Мария.

Они посмотрели друг на друга: белые пятна лиц.

— Я это я. Это всё. Больше ничего.

— Ничего? Не думаю. В действительности ты всё: мужчина, женщина, ребёнок; ты можешь быть, кем захочешь.

— И кто же я сейчас?

— Минуту назад ты был ребёнком.

— А теперь?

— Я не знаю.

Он начал дрожать. Он начал надеяться. Может быть, это случится?

— Ты боишься?

— Нет, не боюсь.

Он и в самом деле не боялся в этот миг.

— Ты можешь меня поцеловать?

— Я могу тебя поцеловать, — сказал он и поцеловал. Он поцеловал богиню смерти.

После этого всё стало другим, другим и одновременно прежним, потому что, в конечном счёте, ничто не произошло. Джим потерпел неудачу: он ничего не смог. Он не годился для этого.

И тем не менее, его отношения с Марией были любовным романом. Они почти не расставались, они стали друг у друга наперсниками. Но, когда дело доходило до физической близости, Джим, если не говорить о том первом поцелуе, испытывал отвращение к нежному, податливому женскому телу. Мария была сбита с толку. Его неудача казалась ей тем более загадочной, что он был мужествен, и его влекло к ней. Казалось, сделать тут что-либо невозможно, разве что продолжать и дальше быть любовниками, которые не прикасаются друг к другу. Однако Салливан принимал эту видимую связь за действительную, и его мучения были самые изощрённые.

Наступил ноябрь, а они по-прежнему оставались в Мериде. Джим и Мария большую часть времени проводили вместе — Салливан не желал быть с ними днём. Он теперь начал пить после завтрака, днём он нередко бывал в оживлённом и шутливом настроении, но к концу обеда неизбежно тупел и делался мрачным.

Их жизнь остановилась до декабря, когда Соединённые Штаты вступили в войну с Японией, и тогда они снова стали частью этого мира. Салливан бросил пить. Сидя после обеда во внутреннем дворике, они строили планы. Салливан и Джим пребывали в возбуждении, они вернулись к жизни. Мария была печальна.

— Я не хочу об этом думать, — сказала она. — Вся моя жизнь там была войной. Одна заканчивалась, другая началась. Кажется, мне от неё не убежать.

Салливан прекратил нервно мерять шагами дворик.

— Нам нужно возвращаться, — сказал он Джиму.

Джим кивнул. Поток неожиданных событий захватил и его.

— Я хочу поступить в армию до того, как меня призовут, — сказал он, довольный по крайней мере этими словами, если не самой идеей.

— Это бессмысленно, — страстно сказала Мария. — Если бы я была мужчиной, я бы убежала, спряталась, дезертировала, стала изменником.

Салливан улыбнулся.

— Пять лет назад я бы сделал то же самое.

— А почему не сейчас?

— Потому что это хоть какое-то дело.

Она повернулась к Джиму:

— И ты так считаешь?

— Это всё решает.

— Возможно, — это её ничуть не убедило.

— Нам нужно возвращаться как можно скорее, — сказал Салливан.

— И что ты будешь делать? — спросила его Мария.

— Стану солдатом. Или корреспондентом, как получится.

— Похоже, что наши мексиканские каникулы закончились, — сказала Мария. — Мне они понравились.

— И мне тоже. — Джим посмотрел на Марию, и любовь вспыхнула в нём с новой силой. Угроза войны и разлуки приблизила к нему Марию.

— И мне тоже, — Салливан передразнивал его. — Мне доставила наслаждение каждая минута пребывания здесь. У нас получилось любопытное трио, да?

— Получилось? — голос Марии звучал мрачно.

Они решили, что вернутся в Штаты через Гватемалу.

Они без хлопот перенеслись над облаками, горами, тёмно-зелёными джунглями. Они с удовольствием летели над жаркой, парящей землёй, словно перестали быть земными существами, превратились в нечто более могущественное, основополагающее, не знающее таких преград, которые нельзя было бы преодолеть с помощью жёстких серебряных крыльев. Джим вдруг представил себя в авиации: вот он перелетает через континенты и океаны, быстро перемещается по земле, не оставляя на ней следов. Он жаждал летать.

Гватемала после Юкатана была просто рай. В городе стояла прохлада, а улицы имели такой вид, будто их только что выскребли. Люди были веселы, воздух приятен, и всюду, куда ни бросишь взгляд, высились вулканы — остроконечные, пронизанные синими прожилками теней, увенчанные шапками дождевых облаков.

Из отеля Салливан послал телеграммы различным друзьям-журналистам, которые могли бы помочь ему устроиться военным корреспондентом. Когда связь с внешним миром была установлена, Джим и Салливан отправились к себе в номер.

— Ну вот оно почти и кончилось, — Салливан стоял у окна, глядя на горы.

Джим уточнил:

— Наше путешествие?

— Конечно, путешествие.

— Да, — сказал Джим, который понимал, что имеет в виду Салливан. — Думаю, что по приезде в Нью-Йорк нам придётся расстаться.

Салливан улыбнулся.

— Сомневаюсь, что армия пошлёт нас воевать вместе.

— Рано или поздно всё кончается. Интересно, почему.

— А ты не знаешь? — презрительно спросил Салливан. — Неужели не знаешь?

— А ты знаешь?

— Конечно. Как только ты влюбляешься в кого-то, прежняя связь тут же прекращается, разве нет?

— Это ты о Марии?

— Да, о Марии.

— Это… это очень сложное дело, Пол. На самом деле всё не так, как можно подумать.

Но Джим не смог сказать всю правду — это было слишком унизительно. К счастью, детали не интересовали Салливана, ему вполне хватало его интуиции. Независимо от деталей результат неизбежно был один.