Город и столп - [32]

Когда Джим поднялся к себе в номер, Салливан читал. Под москитной сеткой он был похож на призрака.

— Приятно проводишь время? — спросил Салливан.

— Что ты хочешь этим сказать? — Джим был готов ринуться в бой.

— С Марией, ты же знаешь, что я хочу сказать. Она такая привлекательная, правда?

— Точно! — Джим сбросил одежду на пол.

Ночь стояла жаркая, внезапно он почувствовал усталость.

— Подожди, ты ещё узнаешь её получше. Она великолепная любовница.

— Заткнись!

— Ты подожди, только и всего, просто подожди, — Салливан пьяно ухмыльнулся.

Джим выругал его, выключил свет и забрался в свою кровать. Заснуть ему удалось лишь через несколько часов.

2

Мария Верлен была странной женщиной: тонкой и довольно непредсказуемой. В свои сорок лет она казалась девочкой: стройная, вся в ожидании, мечтательная. Всю свою жизнь посвятила она желанию и стремлению обрести целостность — желанию, которым одержимы романтические души и которое сбивает с толку остальных. Она меняла любовников, её привлекали чувственные, тонкие, кажущиеся недосягаемыми. Её воображение могло преобразить самого заурядного мужчину в любовника мечты, если обстоятельства благоприятствовали и его реакция была соответствующей. Но со временем её воображение стало блекнуть. В дело вмешивалась грубая реальность, и роман заканчивался, обычно бегством. Но она не сдавалась и начинала всё сначала, словно галантный воин, до конца преданный проигранному делу. Ведь, в конечном счёте, её любимой была легенда о Дон Кихоте и о поисках невозможного. Уверовав в эту легенду, она сделала её своей жизнью. Но время шло, и она вдруг обнаружила, что всё больше и больше дрейфует в сторону более молодых, чем она, — к мальчишкам, хрупким, почти как девушки. Юноши нередко могли отвечать нежностью на нежность, возвышенным чувством на возвышенное чувство, и, конечно же, они тоже верили в любовь. Но гомосексуалистов обычно она избегала. Она слишком долго прожила в Европе, слишком многие её сверстники оказались в плену у этой кучки модельеров и декораторов. Но она поклялась, что её эти сети не уловят, хотя ей было интересно и весело с этими людьми, которые часто брали её себе в наперсницы. Но они из самых добрых чувств, отнюдь не из злых намерений, пытались лишить её пола, сделать такой же, как они. К счастью, у неё был особый талант «делать ноги»: она знала, когда можно уйти, не причинив боли. А потому они выдали ей временную визу в их мир, а она с удовольствием путешествовала по нему туристкой.

Теперь она увлеклась Джимом. Для неё он был экзотикой. До этого её не влекло к обычным мужчинам — почти мальчикам. Эстетически он её устраивал. Ей всегда нравились нордические боги: голубые глаза, светлые волосы, бледная кожа. Чувствуют ли они вообще что-нибудь, эти холодные северяне? Может, они вообще не из рода человеческого?

Но, скорее всего, Джим всё же тронул её. Он был необыкновенно замкнут, немногословен, чуть ли не вообще лишён дара речи. У него не было ничего, кроме собственного тела, которое он приносил в жертву, чтобы умилостивить каких-то грозных богов.

Она хотела его. Если есть какая-то нордическая тайна, то она хочет приобщиться к ней. Она колебалась только из-за Пола. Подай он ей хоть какой-нибудь знак, и она тут же исчезнет.

Но никакого знака не последовало, и она решила, что он не возражает.

Однажды днём они с Джимом на конной коляске отправились в полюбившийся им бассейн. Салливан как всегда остался в отеле.

— Так сколько ещё времени уйдёт на эти дела? — спросил Джим Марию.

— Не знаю, здесь всё делается так медленно. Возможно, несколько недель. Почему ты спрашиваешь? Ты, наверное, ужасно скучаешь?

— Нет, я не скучаю. Во всяком случае, пока. Мне даже нравится жаркая погода, но я хочу до осени приехать в Нью-Йорк.

— И снова начать играть в теннис?

— Да, мне нравится работать.

— Ты будешь жить в Нью-Йорке вместе с Полом?

Вопрос прозвучал.

Джим ответил не сразу:

— Может быть. Но я сам по себе.

Ответ был дан.

— А что ты делал в Голливуде?

— Давал уроки тенниса. Немного.

— В Голливуде, должно быть, интересно. Я давно туда не наведывалась. А ты встречался с… — она стала называть имена, и он отвечал «да» или «нет». Затем она осторожно стала называть имена гомосексуалистов. На большинство из этих имён Джим отвечал «да». В конце концов речь зашла о Рональде Шоу.

— Я встретила его однажды в Нью-Йорке, — сказала Мария. — Мне он показался маленьким тщеславным человеком.

— Когда узнаешь его поближе, он вовсе не такой плохой. — Джим демонстрировал благородство. — Он не очень счастлив, непонятно почему. У него есть всё.

— Кроме того, что он хочет.

— Я думаю, он сам не знает, чего хочет, как и все мы.

Мария задумалась. Она недооценивала Джима.

— Наверное, ты прав. Немногие люди знают. А если и знают, то не умеют получить.

— Вот мне, например, хочется денег, — сказал Джим, — достаточно, чтобы хватило на жизнь.

— И это всё?

— Ну, есть ещё одна вещь.

— Какая же?

— Это моя тайна, — засмеялся Джим.

Лето прошло. Мария закончила все свои дела, но они не уезжали. Салливан пил, Джим с Марией ходили купаться или осматривали руины. Жара стояла невыносимая. Стоило перейти улицу, и ты был весь мокрый от пота. Но они оставались, и никто из них не заикался об отъезде, даже Джим.