Они просочились сквозь наши ряды,
До двухсот танков с сопровожденьем,
Они докатились до волжской воды,
Их стиснули здесь, напав на следы,
И началось сраженье.
У пункта Эн, о лесном рукаве,
Нагрянув на вражью мотопехоту
На автоматчиков в желтой траве,
Стальные грохочущие «КВ»
Взялись с упоением за работу.
«Катюша», подняв тропический рев,
(Когда воспоем ее гнев и ярость?!)
Неуловимая, в дело ввязалась.
Ей гулом труб отзывался ров,
Земля пересохшая содрогалась.
Сгубив десятки своих корпусов,
Фашисты хотели дорогой степною
Налетом, налетом пройти,
Полосою,
Расчислили время до дней и часов,
Но вышла Волга из берегов
Врага повстречала, готовая к бою,
Как их встречали у невских лесов,
Как в Севастополе,
Как под Москвою.
Тогда они, вконец озверев,
Метнули на город черные крылья.
Будя в сердцах исступленный гнев,
Выбрасывал неба облачный зев
За эскадрильей эскадрилью.
Фугасные центнеры так рвались,
Как будто падали метеоры.
Деревья с насиженных мест снялись,
Железо и камни летели ввысь,
А люди скрывались в подвалы, в норы.
С гранитного цоколя человек
Сурово смотрел, как небо клубилось,
Как множился сонм сирот и калек.
В какой низколобый проклятый век
Такое еще на земле творилось?!.
Загнав в укрытия мирный народ,
Дворы превратив в базарные свалки —
Где лом, где хлам, где стулья, комод
Второй и третий сделав заход,
Фашисты стали бросать «зажигалки».
А город — над Волгой, под ветром весь,
И весь — как лента,
И вот — под вечер
Сначала с окраин метнулась весть,
Что в улицы начало пламя лезть,
Что дым придавил тесовые плечи,
Потом лихорадка огня прошла
По центру, по белым дворцам,
По бульварам.
Слепящая взвихренная метла
Счищала дома догола, дотла
И все расширяла площадь пожара.
Сгорал тротуар —
Занималась грязь.
Кусты дотлевали —
Песок дымился.
В сады словно осень вдруг ворвалась —
Листва пожелтела.
Зола взвилась:
С началом пожара шторм появился.
Народ бежал из подвала в подвал,
В овраги, в щели,
Где воздух не жжется,
Казалось, по улицам Волга льется.
Народ за вокзал, пригнувшись, бежал
И, задыхаясь в дыму, ночевал
В водопроводных колодцах.
Была эта полночь светлее дня.
Валились свистящие катакомбы.
И странная мысль навестила меня,
Что враг ужаснется лавины огня,
Замрет, от страха лицо заслоня, —
Куда уж тут сбрасывать новые бомбы!
Но враг бросал,
Кружил и бросал,
Бомбил, поджигал,
По часам — аккуратно.
Его не страшили детей голоса:
И через каждые четверть часа
Он, нагрузившись, летел обратно.
Пора бы уж, вроде, фашисту знать,
Что стойки у нас города, как и люди,
Что сжечь наш город — не значит
взять:
И, раненый, будет он жить и стоять,
Захваченный, будет врага карать,
До полной победы сражаться будет.
Крича во весь рот, от машин в стороне,
Высокая девочка в степь летела,
Она от огня убежать хотела,
Но пламя несла на своей спине:
На девочке кофта сзади горела.
Вот так от рыси олень бежит.
Глаза ему страхом смерти расперло,
Он лес ломает,
Он весь дрожит,
Он с маху берет болот рубежи,
А рысь на хребте у него лежит
И, не спеша, подбирается к горлу.
Теряя повязки и костыли,
Из бывшей гостиницы «Интуриста»,
Сжав бледные губы,
В поту, в пыли,
Больные и раненые ползли
На Волгу,
к воде от огня,
на пристань.
Какой-то старик лежал на песке.
Быть может, профессор,
А может, слесарь.
Кровавая ссадина на виске.
И, мертвый, зажав тетрадку в руке,
Он к ходу борьбы не терял интереса.
Он всем существом своим —
Тихий, седой
И словно подвергнутый страшным пыткам —
Коленом
И вскинутой вверх бородой,
Носком сапога
И рукой худой,
Казалось, указывал цель зениткам.
Зенитки стреляли, стволы раскаля,
По тридцать, по сорок минут без умолку
С бульваров зеленых,
С баржи,
С корабля,
