ОТ БЛАГОДАРНЫХ СОГРАЖДАН.
Он пошел дальше. Неподалеку виднелось незавершенное надгробие Александра Дюма, того, кто всю свою жизнь собирал деньги на чужие могилы!
Теперь Мишель оказался в богатом квартале, чьи обитатели могли позволить себе роскошь пышных надгробий. Благонравные жены покоились здесь рядом с известными куртизанками, сумевшими скопить денег, чтобы в конце жизни соорудить себе помпезные усыпальницы. Некоторые склепы неуловимо напоминали дома с дурной репутацией.
Далее располагались могилы великих актрис, куда тщеславные поэты возлагали свои исполненные скорбных слез стихи.
Наконец наш герой дотащился до другого края кладбища, где в театральной гробнице спал вечным сном великолепный Деннери.[210] Рядом Барьер покоился под скромным черным крестом. Здесь, словно в уголке Вестминстерского аббатства,[211] назначали друг другу свидания поэты. Здесь Бальзак выглядывал из своего каменного савана в ожидании собственной статуи; здесь Делавинь,[212] Сувестр,[213] Бера,[214] Плувье,[215] Банвиль,[216] Готье, Сен-Виктор и сотни других ушли в небытие, и в памяти стерлись даже их имена.
Немного ниже, со своей изуродованной временем стелы, Альфред де Мюссе взирал на погибающую рядом иву, воспетую им в самых нежных и печальных своих стихах.
Внезапно к несчастному вернулось сознание. Букет фиалок упал на снег. Он поднял его и, обливаясь слезами, положил на могилу забытого всеми поэта.
Мишель поднимался все выше и выше, с каждым новым шагом испытывая все большую тоску по прошлому, пока в просвете между ивами и кипарисами ему не открылся Париж.
Вдали высился Мон-Валерьен, направо — Монмартр, все еще дожидавшийся своего Парфенона,[217] который афиняне, вне всякого сомнения, воздвигли бы на этом акрополе.[218] Слева возвышались Пантеон, Нотр-Дам, Сент-Шапель, Дом инвалидов, а еще дальше — маяк Гренельского порта, вонзавший в небо свою стрелу на высоту пятисот футов.
Внизу расстилался Париж: сотни тысяч домов громоздились друг на друга, а между ними торчали окутанные дымом трубы десяти тысяч заводов.
Прямо под ногами Мишеля раскинулось нижнее кладбище. Сверху скопления его могил легко можно было принять за городки со своими площадями, улицами, домами, вывесками, церквями и соборами — саркофагами самых тщеславных.
Над всей этой величественной панорамой раскачивались воздушные шары-громоотводы, защищавшие Париж от гнева стихий и не дававшие молнии ни единого шанса поразить беззащитные дома.
Мишелю захотелось перерезать тросы, удерживающие эти шары, и предать город во власть огненного потопа.
— О, Париж! — в отчаянии прокричал Мишель, гневно грозя кому-то. — О, Люси! — прошептал он, падая без чувств на снег.
