Город Бога - [25]

Наглость и спесь «младших агентов Прихода» практически безгранична. Они, прикрываемые Большим Приходом — огромной тоталитарной сектой, захватившей власть в Пиренейской Теократии, лишились всякого стыда. У них иммунитет, ибо они «люд приходской», а значит, на них никто не может напасть или ударить, а любое нарушение закона трактуется как «воля Кумира». Грабежи и изнасилования, убийства и избиения — обычное дело этих собак и только Пасторы Прихода могут их во время приструнить, чтобы они всех не перебили и было кому платить налги и подати.

— Батя, — снова с наглостью заговорил парень. — Мы тебе по-хорошему предлагаем деньги, ведь силой можем взять. Пусть приучается твоя девочка зарабатывать нужным местом.

Карлос увидел, что его дочь зажата двумя громилами. Она бойкая и пытается вырваться, но это у неё не получается, ибо сильные руки её держат хорошо. Ему противно от одной мысли, что он может продать её кому-то, а от одного раздумья, что с ней сделают, мужчина готов сойти с ума. Вспыхнувшую агрессию и желание придушить агента он подавил, выбирая путь холодного разума.

— Хорошо, — сухо выговаривает отец и ловит нужный момент, когда от удачи нападения три отморозка получили удовольствия и уходят в полёт мечтаний, раздумывая, как будут развлекаться, а беспомощная и немая толпа узрела очередной однотипный финал похожей, как и остальных, драмы, вернувшись к делам.

Как только парнишка ступил вперёд мужчины, он понял, что совершил ошибку. Карлос с силой взял его за шею и быстрым движением повалил на землю и ринулся к амбалу, блеснув кликом в ладони. Один из здоровяков с кулаками решил заступиться за «агента», но получил изогнутым клинком в живот и так раза четыре подряд, только окровавленная сталь блистала. В этот момент Сериль вырвалась из хватки и вытащила из-за пазухи небольшой клинок, одним ударом вогнав его над пахом, вынув и ударив уже по коленке.

Карлос отошёл от стенающего бандита, который валяется на окровавленном песке и держится за живот. Второй мерзавец так же лежит в стороне и пытается чем-нибудь перетянуть раны, но кровь так и хлещет из отверстий.

— Ты… ты… ты, — в шоке стал запинаться «агент», — Сука, ты что сделал?

— Не пойму, в чём вопрос? — грозно спросил отец, вытирая нож о рукав. — Те двое без знаков отличия, а что касается тебя…, — мужчина опустил руку и достал пять монеток и хладно процитировал. — «Толкнуть младшего агента священных сил — штраф пятьдесят сентаво», часть первая, статья третья сентенции «О гарантиях младших агентов», — после чего швырнул под ноги упавших с перезвоном монеты. — На, держи. Сам поднимешь.

После того, как монеты оказались на земле Карлос, повернулся и отошёл к дочери, прятавшей нож.

— Ты как, Сериль? В порядке?

— Я уж подумала, что ты реально продать меня решил, — с лёгкой улыбкой сказала девушка, теребя смольный волос.

— Нет, что ты, я люблю тебя и не отдам никому.

— Пап, — зашагала вперёд дама, приговаривая, — лучше пошли отсюда, а то сейчас набегут хозяева этого пса.

Мужчина ускорился так же поспешив покинуть рынок. Он видел, как за ними уже идут люди в багряных одеждах и понял, что их хотят схватить. Благо в такой глуши нет уличных камер, и они смогут уйти незамеченными, нельзя будет их отследить, или изложить их лица на бумагу. А свидетели, коих сотни? Вряд ли оно с сочувствием отнесутся к прислужникам «агента», но найдутся и те, кто расскажет о них за монету, но таких ещё найти нужно.

Отец с дочкой вышли за пределы рынка и попали в то, что должно получиться пригородом, но вместо этого лишь выцветшие палатки с платками, на пару с разрушенными домами, которые наспех сделали жильём. А чуть дальше большое расчищенное и залитое бетоном, который практически полностью сдуло временем, поле, на котором не так много грузовиков, легковых машин и мотоциклов. Карлос с Сериль выбежали на стоянку, с которой открывая «прекрасный» вид на то, чем стал полуостров. Впереди, где начинаются Пиренеи, где огромный хребет, с золотистой высоченной пирамидой, выступающей из горы Менте-Пердидо, простирается один-единственный пейзаж — выжженные красно-жёлтые холмы с сухой травой. На горных шапках ещё лежит снег, но некогда живые, насыщенные зеленью, склоны гор теперь обнажены серыми видами голых скал. Всё вокруг напоминает о далёкой планете, которой дали имя ромейского бога войны, и лишь сухая, пожелтевшая трава под мертвенно-оранжевым небом напоминает о том, что это все ещё земле.

«Вот что делают войны с землёй» — подумал про себя Карлос, подбегая к своей машине — исцарапанное, помятое чуть приплюснутое авто, потерявшее цвет всех красок, что были ранее. — «Разве это хорошо? Разве этого стоит национальная гордость мелких стран, отвоёванная в страшной войне друг между другом? Разве ценой жизни целого полуострова можно было удовлетворить желания свободы каталонцев, галисийцев, кантабрийцев и многих прочих?» — всё продолжает себе задавать массу вопросом отец, но ответов не находит, ибо все они потеряны в пучине истории.

Сев в машину, и услышав, как его дочь подсела сзади, он вставил ключи и повернул их. Двигатель тяжело затарахтел, и весь салон затрясло от его работы, стряхнув даже песчинки со стекла.