В наступившей паузе слышно было, как по коридору простучали башмаки убегавшего Кадушко. Кажется, он даже не хромал.
Спасенная Маша, сообразив, в чем дело, вручила Андрею подаренный ей кем-то из авторов букет цветов и расцеловала.
Но рано мы радовались, поздравляя друг друга с избавлением от Кадушко. С неделю он действительно носа не показывал в издательство. А потом, сначала робко, а затем все смелее, в коридорах и кабинетах опять стал раздаваться динозаврин рев. Мы увяли. Не станешь ведь звать Андрея поорать каждый день.
Избавление пришло к нам, когда мы уже ни на что не надеялись. Однажды утром в дверь нашего кабинета постучали. «Да!» – сказали мы в один голос. Раз стучат, значит, это не Кадушко.
Это действительно был не он. На пороге стоял розовощекий, упитанный молодой человек. Мало сказать упитанный, он был очень упитанный, просто толстый. Такой толстый, что едва в дверь пролезал.
– Здравствуйте, – сказал он. – К вам можно?
– Да, проходите, – опять в один голос сказали мы ему.
Папки в руках посетителя не было, из чего следовало, что он не автор. Приход просто посетителя, не жаждущего, чтобы его издали, у нас случается нечасто. Молодой человек вошел, с сомнением оглядел предложенный ему стул и сел. По скрипу чувствовалось, что стул на пределе, но все же держит.
– Я слышал, вам нужен специалист, умеющий работать с людьми, – сказал посетитель.
Мы переглянулись. Нужды в кадрах издательство не испытывало. Если кто нам и был нужен, так это опытный ресторанный вышибала, лучше с дореволюционным опытом. Или пара санитаров с комплектом смирительных рубашек.
Так примерно мы и ответили молодому человеку. Он ласково улыбнулся.
– Вы не поняли меня. Вам действительно нужен специалист по работе с людьми…
И тут мы почувствовали… Это трудно передать словами. Перед нами сидел человек-туша, своим видом вызывавший если и не откровенный смех, то уж наверняка улыбку. Широкое лицо, поросячье выражение которого только подчеркивали огромные очки с толстыми стеклами, прямо светилось добродушием. Глядя на это лицо, хотелось быть радушным и гостеприимным. Хотелось выставить на стол жареного гуся и четверть вина. Хотелось просить гостя ни в чем себе не отказывать и чувствовать себя хозяином.
И в то же время неясно, но вполне определенно и однозначно просматривалось второе дно души слоноподобного молодого человека. И дно это было… Не дай Бог кому-либо как-нибудь заглянуть туда, в глубину. Даже того, что просвечивалось постоянно, – хватало, чтобы потрясти слабого духом человека. Это была какая-то безумная жажда власти. Полной и абсолютной. Над всем и надо всеми. Сейчас, оглядываясь назад, мы с удивлением спрашиваем друг друга: как же мы сразу не разглядели, как не поняли?
Тогда бы нам это понимание! Да какое там! Мы были просто околдованы. Называйте это, как хотите: морокой, наваждением, затмением. Но оно на нас нашло. Обволокло, поглотило, растворило в себе. Мы были первыми в издательстве, кто испытал на себе это колдовство. И, к сожалению, не последними.
Другое застилало, скрадывало ощущение силы и жадности этого человека. Убедительность исходила от него. Не убежденность, что, как я считал раньше, необходима для того, чтобы обратить другого в свою веру, а именно убедительность.
Вот он садится перед вами, этакий чистый, мультфильмовый слоник, упирается локтями в стол, переносит на них часть своего веса, чтобы дать облегчение ягодицам, смотрит на вас честно и искренне сквозь очки и начинает говорить. Нет, он сам не верит в свои слова, думаете вы. Это же бред какой-то! Что он несет, внутренне возмущаетесь вы. Вам хочется стукнуть кулаком по столу, заорать, выругаться, наконец. Но… Что это такое с вами происходит? Почему вы не взрываетесь, не указываете наглецу на дверь?
Почему вы внимательно слушаете его, киваете согласно, понимающе? Что там ему нужно? Подписать какую-то бумагу? Вздор, какие могут быть сложности, улыбаясь, говорите вы, давайте-давайте! И вы подписываете. А что на этом листке – вам и не важно, ордер это на вселение в новую квартиру или же ваш смертный приговор.
Может показаться, что я тут сильно утрирую, сгущаю краски. Нимало! Все так вот именно и было. Убедительность этого человека почти не знала преград. А там, где он чувствовал, что убедил не до конца, происходила вообще какая-то мистика. «Неубежденный» просто исчезал. Да, пропадал, растворялся, уносился в заоблачные сферы. Да так исчезал, что и не спохватывался потом никто: а куда делся человек? Были такие случаи.
И первый – Кадушко. Я недавно наводил справки в адресном столе. Нет такого, не проживает, не числится. И никогда не числился. Но я-то знаю – был, существовал.
Кадушко пал в первый же день работы нового младшего редактора. На такую должность был принят наш посетитель после пятиминутной беседы с директором. Не ахти какое место со сторублевым окладом, но он сказал, что ему это подходит. На первое время.
Кадушко навалился на меня прямо в коридоре, но еще до того, как в шею мою вонзились гнилые клыки, источавшие ядовитую слюну, я быстро отступил на шаг и сказал:
– А ваша рукопись у нового редактора!
