Артём вдруг понял, что он чертовски, до судорог в желудке хочет жрать. Видимо, нервы. Магазины и ларьки, как назло, были закрыты, а до идеи вломиться куда-нибудь Артём ещё не дозрел. Он просто хотел есть. Впрочем, решение, что называется, напрашивалось.
Уродливая бетонно-стеклянная высотка, архитектурный плагиат башни Саурона, нависала над проспектом, ежеутренне, с хлюпаньем пропускных терминалов, всасывая своими лифтами потоки офисного планктона. Там, на высоте двадцати с чем-то этажей и ниже люди работали — в современном понятии этого слова. То есть, перемешивали нули с единицами на магнитных дисках, создавая из них новые комбинации. Если в этом и был какой-то смысл, то Артём давно отчаялся его искать. За это почему-то платили деньги — ну и ладно. За деньги можно было купить еды — в расположенном внизу огромном торговом центре, нижний ярус которого был посвящён продуктам питания.
Торговый центр сиял огнями и шуршал эскалаторами, вызывая у Артёма привычную мозговую судорогу непонимания — пять этажей ненужных магазинов, а за едой надо спускаться в подвал. Торговый центр ему никогда не нравился, будучи непонятен, как рыбам пароход — к чему все эти огни и музыка? Несуразное изобилие абсолютно никчёмных вещей действовало слегка подавляюще — страшно представить, какую прорву ресурсов перевело Человечество, создав для каждого магазина миллион почти-но-не-совсем-одинаковых очень дорогих штанов, которые, строго говоря, даже не являются одеждой. Наверное, люди находили в этом какой-то смысл, и это немного пугало — что ещё может взбрести в голову людям, которые находят смысл в неудобных штанах за огромные деньги? Мало ли, в чем они ещё найдут смысл…
На этот раз торговый центр напрягал уже не витринами — они по большей части были потушены, — а отсутствием привычных толп. Похоже, закрывшись с вечера, торговый центр не возобновил свою деятельность утром. Хорошо хоть круглосуточный продуктовый супермаркет обеспечивал открытые двери в общий холл. Осмотревшись, Артём невольно вздрогнул — ему на секунду пришла в голову ужасная мысль, что люди никуда не делись. Просто он, Артём, вот так оригинально и неожиданно сошёл с ума. И вот стоит он посреди холла и никого не видит, а вокруг ходят обычные толпы праздношатающихся потенциальных покупателей, припадающих к витринам с бессмысленным интересом аквариумных рыбок.
— А видят ли они, в таком случае, меня? — заинтересовался этой мыслью Артём. — Или я также невидим для них?
Впрочем, сделав над собой привычное усилие, он успокоился. Как всякий социофоб, подолгу живущий в одиночестве, он приучил себя к определённой умственной дисциплине. (В основном-то, люди привыкли, что их держит в рамках социум. Они постоянно чувствуют плечо товарища — земляка, попутчика, коллеги… Ну и семья — куда ж без этого, нет ничего более социализирующего, чем родственные отношения. Человеку социальному не приходится прилагать силы, чтобы сдержать внутреннее давление своей личности, скорее, наоборот — он преисполнен сопротивления внешнему давлению социума, который так и норовит его ограничить настолько, насколько сможет. Вот так и живут люди в равновесии давлений, как глубоководные рыбы, и потому, стоит выкинуть их из общества, внутреннее давление разрывает их психику к ебеням. Нет привычки к самоконтролю.)
Траволатор — такой странный эскалатор без ступенек — спокойно шуршал себе сверху вниз, к продуктовым сокровищам цокольного этажа. Артём снова подумал, что, если пробежаться по нему бегом, то он, возможно, посшибает невидимых для него людей. А возможно, и нет. Ведь он до сих пор ни на кого не наткнулся, проходя через холл. Значит, они не только невидимы, но и неосязаемы друг для друга.
— Тогда какая разница, есть они или нет? — сделал он вывод, и решительно шагнул на ребристую ленту.
Супермаркет был ожидаемо пуст. Не сидели за кассой помороженные кассирши, не слонялись по залу черноформенные охранники в нелепых фуражках, похожих на головной убор американского полицейского в представлении немецкого порнорежиссера, не перебирали продукты придирчивые покупатели — залитые электрическим светом пространства были совершенно и окончательно безлюдны. Прихватив тележку, Артём направился внутрь. Тележка, как всегда, попалась с кривым, тянущим влево колесом — это была его личная супермаркетная непруха, которую Артём давно отчаялся победить. По какому бы принципу он не выбирал тележку — хватал ли первую попавшуюся с краю, перебирал ли придирчиво, выдёргивая одну за другой из спрессованного дежурным таджиком массива, дожидался ли, пока её поставит в ряд очередной покупатель — всегда оказывалось, что у неё кривое, тянущее влево колесо. И всегда это выяснялось, когда он уже проходил автоматический турникет, и вернуться для замены становилось излишне сложным. Проще было потерпеть левоуклонистские стремления очередной колёсной корзины. Но не в этот раз.
— Да какого хрена! — сказал Артём вслух. — Тварь я дрожащая, или право имею?
Руками растопырив автоматические створки, вытолкнул кривую коляску обратно и выдернул из ряда следующую. Прицелившись вдоль ряда касс, запустил её по проходу — не понравилось, криво пошла, затормозив об стойку с презервативами и батарейками. Следующая финишировала где-то в бижутерии, обрушив там что-то лёгкое, но звонкое. А вот через одну нашёлся достойный экземпляр, который, будучи стимулирован точным пинком, покатился ровно, как трамвай. Догнав набравшую приличную скорость тележку, Артём решительно перенаправил её порыв в нужную сторону.