Город Баранов - [11]

Вадим. Ну, зачем этот демреализм примитивный. А вот я, если бы художником был, написал бы такую картину: представляешь, на полотне мир изображён - небо, лес, поле, цветы... Природа первозданная, одним словом. А посреди всего этого, в центре мироздания лежит толстая, чёрная, мрачная книга - Библия. И из неё, из толщи её страниц вытекает-струится-пенится густой поток алой крови и заливает мир... А? Каково?

Шилов (подумав-представив). Да-а, впечатляет... Только это сюр какой-то, это - не моё. (Наливает, пьёт, занюхивает сыром, морщится, опять ожесточается) Никогда у тебя огурцов нет! Кто ж водку сыром закусывает?!

Вадим (шутливо). Цивилизованные люди как раз сыром и закусывают.

Шилов. Манал я твоих цивилизованных! Я человек русский, без фокусов. Это ты, я гляжу, под них выстёбываться начинаешь - вон уже и очки забугорные нацепил, поди израильские...

Вадим. Да что ты! Эта оправа в Туле сделана, на оружейном заводе. Наша, расейская! А тебе, если невтерпёж злиться, нервы разрядить, на-ка, глянь, чего умудрил один из моих учителей по Литинституту господин Нойман. Почитай, а я пока пойду пельменей сварю.

Шилов берёт из рук Вадима глянцевый журнальчик, уже открытый на нужном месте, читает заглавие и тут же взрывается.

Шилов. "Рубцов - это Смердяков в поэзии и жизни"... Что?! Вадя, ты что мне подсунул? Да брось ты свои дурацкие пельмени!.. (Пробегает глазами по первым строкам статьи) Ах он жидяра! Вот гад! Нет, я так скажу: у вас, в литературе, можно прославиться, обратить на себя внимание, написав талантливую вещь, а можно и... навонять! Что этот твой Нойман и сделал! Лавры жидовЫ Терца покоя, видно, не дают.

Вадим. Ну, тут ты переборщил, Синявский - коренной русский...

Шилов. Да какой он русский, ежели под еврея канал? Совсем - иуда! (Наливает, пьёт, глубоко вздыхает) А вообще я так скажу: чтобы понимать и любить поэзию Коли Рубцова, надо прежде всего быть РУССКИМ!..

Вадим незаметно убирает-прячет полную бутылку за гардину, смотрит вторую - там уже на донышке. Качает головой.

Вадим. Митя, ну что ты такой... экстремист? (Указывая рукой на картины на стене) Вон твои портреты, пейзажи переполнены лиризмом, а в жизни ты... Квазимодо! Что ты вот к Баранову цепляешься? Ведь ты здесь уже двадцать лет живёшь - бoльшую часть жизни. Это уже твой - твой родной - город! Дети твоиуже коренные барановцы! Я меньше тебя здесь живу, меня уже ничто здесь не держит, я, может, в Москву подамся... И то! Ты на Набережной давно был? (Встаёт, начинает ходить перед носом Шилова) Меня, знаешь, Баранов в первый же день поразил, покорил вот этим - своей близостью к природе, своей слитностью с природой... Особенно после Москвы. Чего мне до удушья не хватало в Москве все пять лет учёбы, по чему тосковала душа моя - вот по этой чyдной возможности свернуть с центральной городской улицы, с её грязью, пылью, змеиным шипом троллейбусов, рёвом машин, каменными коробками домов, и через две минуты уже вышагивать по Набережной... (Закрывает глаза) Вдыхать хмельной озон, отдыхать взглядом на зелени деревьев и трав, зеркально-тёплой речной глади... За одну Набережную Баранову всё простить можно! И Ленке я за это буду вечно благодарен - что в Баранов меня заманила-притащила...

Шилов (ворчливо и пьяно). Ну ты - поэт... Разошёлся! Я что ли сам не знаю... Вон у меня сколько видов Набережной - целая галерея... Да-а-а... Только там какой-то... дурак на букву "му" опять стеклянные фонари лепит... Ну ведь ясно, что разобьют, расколошматят их пацаны! "Клинского" своего напьются и расколошматят все до единого... Там же надо декоративные, из сетки фонари ставить... (Задумался) А ты прав - мне уж тут, в Баранове, помирать - судьба... (Наливает) Во, как мало! Я чё, уже две бутылки сожрал?! (Не дождавшись ответа, пьёт. Смотрит на пустой стакан - удивлённо) Фу-у, чёрт! Не берёт, сволочь! Хоть пей, хоть не пей!.. (Задумывается, вспоминая) Постой, Вадя, ты что там про Москву гутарил? В Москву уезжаешь?

Вадим (встряхиваясь). Да, давай о деле... Уеду я ли не уеду - ещё под вопросом (хотя, замечу в скобках, друзья-однокурсники меня зовут и ждут), а вот проблему одну - КВАРТИРНУЮ - решить надо. Смотри (снимает с полки бюстик Есенина)... Вот, друг Митя, из этого великого русского поэта надо - да простит нас Господь! - соорудить мне новый протез...

Шилов (берёт бюстик, осматривает). Не понял! Ты чё, сдурел, Вадя? Это ж - Есенин, Сергей Александрович! Да и - работа классная!..

Вадим (терпеливо). Митя, ты сейчас толком не поймёшь - я тебе позже подробно объясню. Короче, есть нехорошие люди, редиски, к которым я влез в долги. Они зарятся на мою квартиру. Так что мне, Митя, в момент окончательного выяснения отношений с этой компашкой надо иметь бронзовый кулак в полтора кэгэ весом. У тебя есть же приятели среди скульпторов?

Шилов (взволнованно). Да при чём тут приятели - я и сам отливкой занимался. Ты почему раньше-то молчал?! Надо в милицию, Вадя! Или давай друганов-знакомых кликнем на подмогу!..

Вадим (ещё терпеливее). Видишь ли, Митя, формально шакалы эти правы. Я, действительно, должен им уйму денег. Дело более чем серьёзное. Они и убить способны. Меня могут спасти только двадцать тысяч. А где их взять? Так что, дружище, мне остаётся надеяться только на себя и уповать на Господа Бога. Твоя же задача - вооружить меня УБОЙНЫМ кулаком.