Горная долина - [34]

Поскольку сила считалась одной из высших ценностей, всячески поощрялось соперничество как групп, так и индивидов, которые должны были снова и снова доказывать свое превосходство и могущество. В то же время они должны были уважать «равенство» других. Гахуку считали, что без этого невозможны сколько-нибудь прочные дружеские отношения. Это означало, что человек не должен добиваться выгоды за счет других или не должен ставить других в затруднительное положение. К этому идеалу мужчина стремился с юношеских лет. Именно поэтому молодые мужчины выплачивали долги, сделанные от их имени при инициации и вступлении в брак. Поэтому же гахуку не забывали ни одного подарка и постоянно стремились не остаться в долгу. Это было так важно, что правила больших праздников (когда создавались наиболее благоприятные условия для демонстрации превосходства) предусматривали абсолютное равенство гостей и хозяев.

Два идеала были почти несовместимы, и эта антитеза порождала напряженность, характерную для большинства сторон жизни гахуку. С точки зрения идеала силы почти любое групповое или индивидуальное действие следовало считать подозрительным; всегда можно было истолковать его как попытку взять верх или бросить скрытый вызов, который надо было принять, чтобы не упасть в мнении группы или в собственных глазах. Пожалуй, лишь «слабые» или «очень сильные» люди не были скованы этим неразрешимым противоречием, а те, кто стоял у кормила власти, возможно, испытывали его особенно остро.

Наследственных должностей у гахуку не было. Положение в семье давало определенную власть: отцы имели право приказывать детям, старшие мужчины в рамках подразделения рода могли требовать уважения от младших. Но чтобы добиться власти в пределах большей группы, требовались личные усилия. Власть венчала карьеру честолюбивого человека, который искал последователей, притягивая их силой своей личности, своими успехами и тем, что он содействовал удовлетворению их нужд. Признанные вожди были «сильными» и пользовались прочно установившейся репутацией во всех наиболее важных для общества областях. Они были выдающимися воинами и ораторами и к тому же богатыми людьми. Глубоко убежденные в своем превосходстве, они вели себя крайне самоуверенно и нескромно. Казалось, их не заботит ничто, кроме самовозвеличения. Однако мостик, по которому они шли, был таким ненадежным, что по нему не сумели бы пройти ни «слабые», ни «очень сильные».

Ни один признанный вождь не имел в своем распоряжении аппарата власти, который позволял бы ему силой навязывать свои решения. Он не мог требовать, он мог лишь убеждать и поощрять. Его положение целиком зависело от готовности других следовать за ним, а чтобы такая готовность была, он должен был понимать, что не может диктовать, а может лишь вести и призывать к согласию. В идеале все решения группы выражали единое мнение, достигнутое в результате многочасовых дебатов, в которых каждый взрослый мужчина имел право высказывать свое мнение. Вождям нужно было иметь терпение и чутье: терпение — чтобы ждать, пока будут обсуждены все стороны вопроса; чутье — чтобы правильно выбрать момент для окончания дебатов и принять решение, соответствующее мнению коллектива.

Такого рода руководство было не по плечу «очень сильным» — импульсивным индивидам, привыкшим попирать мнения и права других и занятым главным образом своей собственной персоной. «Очень сильные» придерживались авторитарных принципов, были убеждены в своей абсолютной правоте и скорее приказывали, нежели убеждали. В отличие от них добившийся признания вождь был более расчетливым человеком — в том смысле, что умел сочетать идеалы силы и равенства так, чтобы, следуя одному, не отвергать полностью и другого. Для этого требовалось прежде всего глубокое понимание функционирования общественной системы, а кроме того, способность к самоконтролю и к признанию ограниченности своих возможностей. Но еще важнее для вождя были предвидение и интуиция, умение найти слова, выражающие чувства его собратьев, и воплотить в себе их коллективную волю.

Все это я в конце концов обнаружил в Макисе. Понимая, сколь деликатна его роль, я по-новому оценил выразительность его жестов и рассчитанные модуляции голоса при выступлении перед односельчанами. Его обаяние возрастало при сравнении с теми, кого называли «крутыми». Надменность и горделивость его манер были подлинными, ибо он был очень высокого мнения о себе и выражал это мнение так, как было принято в его среде. Но личность Макиса этим не исчерпывалась, и, зная это, я не мог не восхищаться тем, как он приспособлялся к положению, занимаемому им в обществе.

Макис достиг своего высокого положения традиционным путем. Интуитивно почуяв за кем будущее, он добровольно принял руководство белых. Это единственное, в чем он отступил от традиции. Предвидение помогло ему в начале карьеры, оно могло бы помочь ему и теперь — если бы только время остановилось, а не предъявляло новых требований и не выдвигало новых возможностей. Но крепости прошлого пали перед силой истории, и к будущему, показавшемуся в проломах крепостных стен, нельзя было прийти простыми путями. К нему вели нехоженые дороги, и опыт целой жизни мало помогал там, где вождям надо было или учиться заново, или уступить свое место другим.