Горький май 42-го. Разгром Крымского фронта. Харьковский котёл - [124]

[5; 435-436].

Конечно, зимой советские части на отбитых у немцев территориях создавали оборонительные рубежи, использовали для своих целей и рубежи противника. Но во что должны были эти рубежи превратиться за период весеннего снеготаяния и распутицы? Характерное замечание находим в книге генерала С.П. Иванова «Штаб армейский, штаб фронтовой» (Семён Павлович в должности начальника штаба 38-й армии был непосредственным участником майских 42-го года событий под Харьковом):

«Ведь необходимо было коренным образом переоборудовать передний край обороны и подготовить промежуточный рубеж… Зима была на исходе, и все имевшиеся сооружения под воздействием обильной талой воды пришли в негодность (выделено нами – И.Д.). По указанию командарма, штаб совместно с инженерами и артиллеристами разработал план оборудования местности, расположения боевых позиций, конфигурации траншей» [16; 221].

Так было в полосе 38-й армии. Но не меньше проблем в создании новых оборонительных рубежей было и у 9-й армии. Не меньше они требовали и усилий для своего решения.

Поэтому, когда И.Х. Баграмян пишет, что в полосе 9-й армии оборона «представляла собою систему опорных пунктов и узлов сопротивления, недостаточно оборудованных в инженерном отношении» [2; 107], эшелонированную всего на 3–4 километра в глубину, у нас есть все основания ему верить. Слишком мало было времени у измотанных предыдущими боями войск 9-й армии после прекращения наступления и окончания периода снеготаяния и распутицы, чтобы выполнить качественно требования командующего Южным фронтом. К тому же, не будем забывать, что значительная часть сил левого фланга 9-й армии в течение восьми дней в мае была занята вовсе не созданием оборонительных сооружений, а наступлением на Маяки. Два же оставшихся до немецкого наступления дня были заняты перегруппировкой. 9–10 дней, выброшенных из графика строительно-фортификационных работ, – это существенно.

Конечно, на каких-то участках оборона могла быть развита лучше, на каких-то – хуже. Но в целом мощной оборонительной полосы на пути немецкого наступления, наверное, всё-таки не было.

Какая доля ответственности за это лежит на Ф.М. Харитонове? Если подойти к вопросу формально, то виноват он на все сто процентов, т.к. приказа комфронта Р.Я. Малиновского, в сущности, не выполнил. Но если рассматривать вопрос более широко, то, конечно же, надо указать и на причины подобной неисполнительности командарма-9: недостаток времени и сил при большом объёме работ (не будем забывать, что полоса обороны армии составляла свыше 90 км [5; 458]; 96 км, по более точным подсчётам А. Галушко и М. Коломийца [9; 51]).

Наверное, спрос должен быть не только с Ф.М. Харитонова, но и с Р.Я. Малиновского, который, отдав приказ, должен был проконтролировать его исполнение. Если же должный контроль со стороны командующего Южным фронтом имел место, но положение вещей радикально не изменилось, то на это имелись объективные причины, о которых, собственно, говорилось выше и наличие которых, очевидно, признал и Р.Я. Малиновский.

Наконец, самовольный, несогласованный с командованием фронта перенос командного пункта (из Долгеньки в Каменку, а из Каменки в Пески). Здесь мы полностью согласимся с К.В. Быковым: согласовать перенос при отсутствии связи было попросту невозможно. Сидеть же без связи в Каменке, находящейся на направлении немецкого удара, было более чем опрометчиво, а главное – ничего не давало. Даже озаботься генерал Ф.М. Харитонов восстановлением связи с войсками и штабом ЮФ, оставаясь в Каменке, даже завершись попытка этого восстановления успехом, то, с учётом движения на командный пункт в Каменке основных сил немцев, связь могла в любой момент быть потерянной вновь. Ф.М. Харитонов рассудил здраво, переведя КП в Пески и уже оттуда делая попытки наладить связь и управление войсками.

Другое дело, что командарму-9 может быть предъявлено обвинение в неиспользовании радиосредств для поддержания связи с войсками и вышестоящими штабами. Но, как мы уже видели из директивы Ставки ВГК № 170395 от 18 мая, это был «грех» не одного генерала Ф.М. Харитонова, но и штаба Южного фронта, а говоря ещё шире, и командования ЮЗН, и командования других советских фронтов. Директива указывала на радиобоязнь как общее для РККА явление. Достаточно сказать, что адресовалась она Военным советам всех фронтов [5; 465-466]. На это же указывает и приказ Ставки ВГК № 00107 от 30 мая 1942 года «О недооценке радиосвязи в обеспечении бесперебойного управления войсками», в котором, в частности, говорилось:

«Несмотря на неоднократные требования Ставки об улучшении использования радиосвязи для обеспечения бесперебойного управления войсками с помощью радио, опыт последних боёв (Крымский, Южный и Юго-Западный фронты) показывает, что:

Радиосвязь, являющаяся основным и очень часто единственным средством связи и управления войсками в условиях современной войны, используется крайне плохо и большинством командиров и штабов игнорируется.

Имеющиеся в распоряжении штабов фронтов и армий радиостанции часто не используются даже при отсутствии проводной связи, радиостанции отстают от штабов, отрываются от командования, не имеют при себе оперативных работников и шифровальщиков.