Горький хлеб - [13]

— Все едино холопья рожа. Одевай да языком не мели. На потеху пойду.

В подклете полумрак. Управитель приказал засветить слюдяные фонари. Медведь лежал в углу, привязанный короткой цепью к железному кольцу, вделанному в дубовый стояк.

Князь Андрей ‑ без шапки, в крепком суконном кафтане и кожаных рукавицах. Высокий, плечистый, русая борода коротко подстрижена, глаза цепкие, гордые. Стоит посмеивается, любуясь зверем.

— Спускайте косолапого.

Двое холопов освободили медведя от привязи. Молодой зверь поднялся на задние лапы, рявкнул. Дворовые прижались к стене, сгрудились возле двери.

— Не зашиб бы зверь, батюшка. Подрос он за зиму, одичал, озорной стал, ‑ предостерег князя управитель.

Телятевский и сам видел, что медведь заметно вырос и стал более походить на свою крупную свирепею мать‑медведицу. Но отступать было поздно. И тем более ‑ в дверях показался князь Василий Масальский, давнишний друг Андрея Андреевича, любитель медвежьей потехи.

Князь Андрей шагнул к зверю, потрепал его рукой за шею.

— Здоров будь, Михаило. Соскучал по тебе. Зело ты вымахал.

— Возьми кинжал, Андрей Андреевич. Неровен час, ‑ предложил другу Василий Федорович.

— Не к чему, князь. Мы с Михайлой мирно живем, ‑ вымолвил Телятевский и обхватил медведя руками.

Князь и зверь затоптались на месте. Телятевский сразу же попытался свалить косолапого на землю, но не тут‑то, было. Зверь упирался и сердито урчал, отталкивая князя передними лапами.

Наконец Телятевский изловчился, вплотную приник всем телом к своему супротивнику, наступил сапогом на медвежью лапу и опрокинул косолапого наземь.

— Однако горазд ты, Андрей Андреевич! ‑ восторженно проговорил Масальский, поднимаясь с князем в верхние терема.

Телятевский, пряча в густой бороде довольную улыбку, высказал:

— Люблю, князюшка, утречком размяться. Зело пользительное дело. Прошлым летом ежедень с косолапым братался.

Князь Андрей скинул с себя разодранный медведем кафтан и приказал управителю:

— Снедь подавай, Захарыч. Да повеселей. Зело мы с князем голодны.

— Укажи крестовою горницу, Андрей Андреевич. Помолюсь я вначале, вымолвил Масальский.

— Рядом со спальней твоей, князь Василий. Ступай к господу, а я обожду в горнице.

— А сам‑то чего же моленную обходишь? Поди, негоже так.

— Грешен, князюшка, плохой стал богомолец. После всенощной лишь богоматери челом бью.

— Не зря тебе Шуйский в ереси уличает, ‑ шутливо погрозил перстом Василий Федорович и удалился в моленную.

Завтракали князья в столовой палате. Чашники подавали на стол щи с бараниной, уху язевую, жареного гуся с гречневой кашей, пироги из говядины с луком, с творогом и яйцами, оладьи с сотовым медом да патокой, икру‑осетрец с уксусом, перцем и мелким луком, белые грузди в рассоле да сморчки.

Запивали князья снедь винами заморскими‑ мушкателью, романеей да своей двойной боярской водкой…

После третьей чарки друзья разговорились.

— Прослышал я в Москве, что Шубник новый поклеп царю на тебя возводит.

Шубником в стольном граде прозвали князя Василия Шуйского: его ремесленные люди снабжали всю Москву полушубками.

При упоминании Шуйского лицо Андрея Андреевича помрачнело, глаза вспыхнули недобрым огнем.

— Без ябеды Васька Шуйский жить не может. Слава богу, царь Федор не в батюшку пошел, а то бы пришлось в Пыточной с топором повстречаться… Знаю, князюшка, о его затеях. Надумал Шуйский очернить меня перед государем, я‑де в Холмогорах[25] с иноземными купцами из Ливонии дело имею, тайну о порубежных крепостях им выдаю. Изменщик‑де, Телятевский. Эк, куда хватил, пакостник.

— Я вот все думаю, князь Андрей Андреевич, отчего на тебя так Шуйский взъелся? Ведь не с руки ему с тобой враждовать. За всех князей и родовитых бояр Шуйский цепко держится. Вспомни, как он противу покойного Ивана Васильевича козни свои плел. Всех князей подбивал, чтобы государя с престола выдворить. А на тебя всюду наушничал, наговаривал да сторонился. Отчего князь?

Телятевский откинулся в кресло. По его лицу пробежала тень. Он долго сидел молча, зажав в кулаке недопитую чарку с вином, а затем раздумчиво вымолвил:

— Угодил как‑то мне Шуйский в капкан. Хитрющий зверь, но попался. Тогда бы ему не выбраться из него, да случай помог. Выскользнул, как гадюка, и с той поры жалить стал.

— Не пойму я тебя, князь. Загадками говоришь.

— Ты уж прости меня, Василий Федорович, но ответить на твой вопрос покуда не в силах. Придет время ‑ все обскажу, как на исповеди.

— Ну‑ну, князь. Чужой язык не вывернешь, ‑ обидчиво уколол Телятевского Василий Федорович.

— Не серчай, князюшка. Давай‑ка выпьем еще по чарочке да и на поля наведаемся. На мужиков глянуть надо. Нынче смерд не тот стал. В твоей вотчине все ли тихо?

— Куда там, князь. Бунтуют мужики. В одной деревеньке приказчика побили. Помрет теперь, поди. Другие в бега подались. Вот и еду смерда усмирять. Ох, и непутевое времечко.

— Доподлинно сказываешь, князь Василий. Мужика в крепкой узде держать надлежит. Царь Иван Васильевич обыкновенно говаривал, что народ сходен с его бородою: чем чаще стричь ее, тем гуще она будет расти.

— Вестимо так, князь Андрей. Пойдем, однако, на ниву. Погляжу твоих мужичков.