Горький апельсин - [53]

В руке у него планшет с листками, и я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, потому что эта штука обычно висит в ногах моей кровати, и я хочу знать, не написано ли там ожидаемое время моего отбытия в мир иной. Ожидаемое время отправления… Смешно.

Мне хочется, чтобы он сказал: «Господь всеведущ» – или что-нибудь такое. Это был бы легкий ответ. Иногда он дает легкие ответы.

– Значит, вы еще сохранили чувство юмора, миссис Джеллико? – спрашивает мужчина.

И теперь я вижу, что он врач, а не викарий, и по голосу я слышу, что он – это на самом деле она. Так просто строить предположения. Это и помогло мне сюда попасть. Окно открыто, и я опускаю веки, слушая шум машин на магистрали. Как шум волн, которые бьются о каменистый берег.

* * *

Автобус вздыхает и отдувается, когда я высаживаюсь на окраине городка возле Линтонса. Мошки пляшут между длинными предвечерними тенями.

Я двигаюсь той же узкой дорогой, какой пришла сюда в конце июля, только на сей раз при мне лишь сумочка с украденной книгой. Останавливаюсь на том месте, которое рекомендовал мистер Либерман (призывая полюбоваться видом). Во мне успело вырасти отчаянное стремление вернуться домой (так я думала о Линтонсе, пока была в Лондоне), я сгорала от нетерпения, когда пересадка задерживалась, и меня злило, что автобус следует по деревням Гэмпшира каким-то нелепым кружным путем. Но теперь, глядя на этот дом, я прихожу в такую же панику, как и когда убегала отсюда. Нет, иудин глазок больше меня не волнует. Меня страшит мысль, что моя жизнь – вне моего контроля, что со мной может случиться все что угодно и я не сумею этому помешать.

Я подумала, не развернуться ли, не пойти ли обратно. Переночевать в «Хэрроу Инн», а утром снова сесть на автобус. Но куда мне ехать? Пока я терзалась сомнениями, между колоннами портика показалась Кара, вышедшая из дома. За ней следовал Питер. Он остановился за ее спиной, совсем рядом, и я вспомнила, каково это – когда он так близко, что ты чувствуешь его дыхание на своей шее, сзади: как тогда в музее. Кара взглянула туда, где я стояла и ждала. Я услышала ее восклицание, и через поля донеслось мое имя.

Я предпочла бы более сдержанное возвращение, чтобы успеть подняться к себе и привести все в нужный вид, но Питер, вздымая пыль на аллее, подъехал на машине забрать меня. Подкатив ко мне, он вышел и взял меня за руки – так, словно меня не было целый месяц.

– Я так рад, что вы вернулись, – произнес он, не переставая трясти мои руки. Он казался таким довольным, что я покраснела. – Кара обрадовалась, как ребенок, едва вас увидела. Ну же, залезайте.

Он принялся разглагольствовать о музее и Линтонсе, а как только мы сели в машину, завел мотор, но тут же выключил его.

– Видимо, вы хотите спросить… – Он смотрел прямо перед собой, держа руки на руле. Чувствовалось, что он с трудом подбирает слова. – Слушайте, если вы из-за этого уезжали, то не волнуйтесь, я все понимаю.

В горле у меня бился пульс. Может, они все-таки обнаружили глазок? Может, кто-то из них, лежа в ванной, углядел крошечный кружочек посреди потолка и позвал другого? Может, из подвала принесли стремянку и исследовали это отверстие снизу?

– Простите? – произнесла я.

– Кара мне сказала, что она с вами говорила как раз перед тем, как мы открыли музей.

– О-о, да. – Меня захлестнуло облегчение.

– Я вам уже говорил, когда мы беседовали в библиотеке: ей нравится выдумывать всякие вещи. Она склонна к фантазиям.

Мне показалось, что сам Питер не стал бы так о ней отзываться: возможно, он подхватил это выражение у одного из врачей, о которых он упоминал.

– К безобидным, – добавил он.

– Она это выдумала? Насчет ребенка?

– Да, – ответил он. И тут же спохватился: – Нет, не все.

Дрозд уселся на ограждение рядом с открытым окном машины, возле которого я сидела. Я ждала, чтобы он запел, но птица лишь наклонила голову – и улетела еще до того, как Питер заговорил снова.

– Ребенок был. Звали его Финн.

– Она мне не сказала имя.

Питер сжал руль. И спросил медленно и четко, словно с трудом извлекая каждое слово из каких-то своих глубин:

– Она сказала вам, что отец – не я?

– Она сказала, что отца вообще никакого не было.

Я опустила ладонь на рукав его рубашки.

– Я его любил, как своего. Мэллори – это моя жена, Кара же вам наверняка сказала, что я был женат?.. Что я женат. Мы с Мэллори не… мы не могли… иметь детей, я всегда об этом сожалел. Дом, в котором повсюду носится малыш, сразу как-то оживает, правда? Но Мэллори постепенно привыкла, что нас только двое, для нее это была легкая, комфортная жизнь. Может, слишком комфортная? Мы купили дом в Суррее, она и сейчас в нем живет. Думаю, она смирилась с тем, как между нами все сложилось: компаньоны, лучшие друзья, что-то такое. В любом случае я не знаю, какая бы из нее получилась мать. Ей это как-то не подходит, если вы меня понимаете.

Я кивнула, представляя себе светскую львицу, которую интересуют только приемы с коктейлями и вечерний бридж.

– Я не хотел снова влюбляться. В Каре тогда, в Ирландии, было что-то такое… Я пытался держаться от нее подальше, но в конце концов это оказалось невозможно. Я не мог перестать о ней думать. И я знаю, что это не оправдывает мой… поступок… то, что я ушел от жены. Но то, что случилось с Карой… это было неожиданно. Я не искал другую женщину, другую женщину… с ребенком.