Горький апельсин - [33]

Я выскочила из коровника, обогнула ферму, пробежала через грядки с овощами, которые были у них на задах дома, и оказалась на Хэтчли-лейн. Неслась по ней в отцовских болотных сапогах, а потом так же мчалась по Томастаун-роуд. Зеленый спортивный автомобильчик как раз выезжал из-за поворота. Я думала, такого не будет, во всех историях девушка всегда опаздывает, парень уезжает, – но машина ехала прямо ко мне, и в ней сидел Питер. Лицо у него так и засияло, когда он меня увидел. Я поняла, что он рад. Он спросил, не подбросить ли меня до Килласпи, а я ответила: «Нет, я хочу покататься». Он, похоже, удивился, но я залезла внутрь, и мы укатили куда-то в сельскую глушь. Я рассказала ему историю про святую Бригитту Ирландскую, как ее поили молоком белой коровы, и что ее, Бригитты, череп теперь в Португалии, и что португальцы ведрами таскают к нему воду, и череп обращает воду в молоко. Он засмеялся и сказал, что никогда не встречал таких, как я.

Он остановил машину у ворот поля, и я подумала: «Ну давай, теперь поцелуй меня», но он просто сидел и смотрел на дождь, а окна запотевали изнутри. Я взяла его за руку и положила его ладонь себе на колено, на мои шерстяные колготки, и он сказал: «О, Кара». Меня так трясло, что он спросил, не холодно ли мне. «Может быть, достать вам одеяло из багажника?» – так он спросил. И я засмеялась и сказала ему, что он слишком долго пробыл в Ирландии. А он посмотрел на меня и ответил, что не хочет уезжать, но мне показалось, тут же пожалел о своих словах и снял свою руку с моего колена и сказал, что ему надо не опоздать на самолет в Англию, и потом он довез меня до дому.

Узел на скатерти, который я ковыряла, развязался.

– Тогда вы и написали «жена»? На окне, которое запотело?

Из-за соседства с инжиром маленькие пирожные раскрошились на половинки и трети.

– Это было потом. Когда он вернулся.

Кара вынула из кармана юбки банку с крыжовенным джемом и поставила ее на бетон. Заглянула в другой карман, и мы с ней обнаружили, что он весь в густых сливках с желтоватой корочкой – лежавший там горшочек перевернулся.

– Думаю, мы поженимся, когда он все-таки добьется развода. И тогда мы нарожаем кучу белобрысых ребятишек и будем жить долго и счастливо.

Я не стала напоминать, что она мне об этом уже говорила. Вместо этого я сказала:

– По-моему, вы будете замечательной матерью.

Но я знала, что произношу эти слова, потому что так положено, а не потому, что действительно так считаю.

– Да, – согласилась Кара. И тут же добавила: – Нет.

Она подобрала кусочек пирожного, окунула его в сливки, поднесла мне ко рту и подождала, пока я наклонюсь и возьму его губами. Выбрав одну ягоду инжира, она сделала в ней прорезь ногтем и развела ее края кончиками больших пальцев.

– Ребенок-то, знаешь ли, был. Но я его отпустила.

Я удивилась, даже поразилась. Я представляла себе простенькую любовную историю, пусть и осложненную наличием первой жены. Но теперь оказалось, что был еще и ребенок, которого Кара отпустила. Я даже толком не понимала, что это значит, – возможно, она отдала его в приемную семью.

– Когда мы переехали в Шотландию, мне понадобилось кое-какое время, чтобы прийти в себя. – Не глядя на меня, она вывернула часть инжирины и съела ее. – Питер считает, что я до сих пор не пришла в себя. Он хочет, чтобы я показалась врачам. Но проблема-то не во мне.

Я вспомнила, как Виктор говорил, что ей больше нужен врач, чем священник. Вбирая в себя все эти сведения, я пыталась уяснить, кто же в таком случае отец ребенка. Неужели я упустила этот кусок истории – или она как раз к нему подбирается? Если не Падди, тогда наверняка Питер. Но зачем отказываться от ребенка, если теперь они вместе? Я видела, как обручальное кольцо улетает в озеро. Может быть, как и все мы, даже Кара была связана какими-то условностями?

Я поспешила закрыть свой рот, пытаясь состроить на лице выражение сочувствия, а не потрясения.

– О, Кара, – выговорила я, – мне очень жаль.

Мне и правда было жаль. Из-за трагической истории эта пара зачаровывала меня еще больше.

– Прям-таки не верится, а? – произнесла она с отличным ирландским акцентом, пряча тоску за шуткой. – Какое-то время я побыла мамочкой.

Она подобрала еще один кусочек пирожного, размером с ее большой палец, обмакнула его в джем, потом в сливки, – и снова меня покормила.

Повозившись с сигаретами, она наконец извлекла одну и зажгла. Потом протянула пачку мне. Я тоже взяла одну. Когда она давала мне прикурить, я заметила слезинки на ее нижних ресницах. Она забыла, что я не курю.

На пирсе было жарко. Кара стянула блузку и юбку, бросив их на бетон. Под ними оказалось бикини – два кусочка, в которых материи в общей сложности было меньше, чем в Питеровых плавках. Она улеглась навзничь, примостив голову на ворох одежды, и ее волосы разметались по этой импровизированной подушке.

– После того как отец Крег объявил меня грешницей и я напредставлялась, как Иисус на картинке превращается в Питера, я зашла в одну из пристроек на заднем дворе Килласпи, сняла с себя все и легла там на бетонный пол, вот как сейчас. – Она раскинула руки. – И стала ждать, когда ко мне придут крысы.