Горькие травы - [54]

Селиванов слушал Дербачева с интересом, шофер совсем замерз и, потоптавшись, залез в машину. Селиванов обдумывал и прикидывал и все больше убеждался в душе, что дело, предлагаемое Дербачевым, почти безнадежно. Он не решался высказать этого вслух, и Дербачев словно подслушал его мысли:

— Надо начинать. Дать задания конструкторам, я думаю, в расчете на свеклу бить на трехрядную машину. Замахиваться так замахиваться.

Селиванов думал о другом.

— Приказ, что ли? — спросил он наконец спокойно, со свойственной ему насмешливой интонацией в голосе, которую он не мог скрыть даже в самых необходимых случаях.

Дербачев смотрел прямо перед собой — на идущих по тротуару, подгоняемых морозом людей.

— Зачем же? — сказал он. — Обещаю тебе во всем полную поддержку, понимаешь? Нужны машины. Министерство нам их не дает — по планам мы не должны сеять свеклы. А если даст — с гулькин нос. Справитесь — машина пойдет по всей стране.

— Простите, Николай Гаврилович, вы все окончательно продумали?

— Что именно? — Теперь Дербачев повернул голову, и Селиванов пожалел — об этом не стоило спрашивать.

Селиванов стал разъяснять свою мысль и, торопясь, очень много не договорил, получилось куце и путано. Он вконец смешался и рассердился на Дербачева. Словно нельзя поговорить в кабинете, в тепле, черт возьми! Поди подладься под каждого. Если разобраться, так что ему до сахарной свеклы? Есть план министерства, есть утвержденные марки машин для производства. А это сумасбродное требование…

Селиванов опять про себя выругался. Понимает ли Дербачев все трудности и ответственность, отдает ли отчет в том, на что решается? Вслух же сказал:

— Знаете, Николай Гаврилович, здесь нужно подумать. Этого сразу не решишь.

— Сколько? Селиванов помедлил.

— Неделю.

— Три дня, — сказал Дербачев. — Ровно через три дня в два часа жду. До свидания. Извини, оторвал тебя от дел.

Селиванов поглядел на хлопнувшую за секретарем обкома дверку. «Дурачком он меня считает, что ли?» — с обидой подумал он. Шофер оглянулся, и Селиванов сказал:

— Поехали, поехали!.. Черт знает как день пролетел!

Ощущение клочковатости, неполноценности прошедшего дня было и у Дербачева. Впервые за много лет он поддался чувству, и получилось плохо, и он не знал, как будет дальше и хватит ли выдержки продолжить.

В коридоре Дербачев встретил Борисову.

— Здравствуйте, Николай Гаврилович, — сказала она.

— Добрый день, Юлия Сергеевна. Рад видеть вас.

У него медленно проходила досада от неудачно начатого дня, он глядел на нее с интересом, две орденские ленточки на лацкане ее костюма привлекли его внимание — раньше их не было.

— Вы прекрасно выглядите, Юлия Сергеевна. Она поблагодарила.

— Очевидно, мне на пользу бессонница. Сегодня я спала от силы три часа. Читала Толстого. — Дербачев поднял брови, и Борисова пояснила: — По правде говоря, так и не поняла, как уживалось в одном столько? Великий бунтарь, великий художник, рядом фальшивый смиренник-непротивленец. В одном — добрый десяток. Каждый мог бы составить эпоху.

— В свое время меня тоже интересовало. Думаю, Юлия Сергеевна, Толстой вряд ли сознательно фальшивил. Просто большой и противоречивый человек. Было бы странно требовать от него коммунистических взглядов, вы не находите? Кстати, вы хорошо знаете Ленина?

— Конечно, — ответила она в тон. — И я согласна с мыслями Ленина о Толстом.

— А мне сейчас совсем не хватает времени на чтение. Скажите, Юлия Сергеевна, вы знакомы с семьей Поляковых? В частности, с Галиной Ивановной — врачом? Она похоронена на Центральной площади. Вы ведь оставались в подполье.

Юлия Сергеевна не ожидала этого вопроса, но отнеслась к нему слишком спокойно, и сама подумала, что слишком.

— Хорошая была семья, — медленно сказала она. — С сыном Галины Ивановны — Дмитрием — училась в одном классе. Он всего на несколько месяцев старше меня.

Даже дружили. Почему вы спросили, Николай Гаврилович?

— Сегодня вспомнил Полякову, я знал о ней понаслышке. Вы давно не виделись со своим школьным товарищем, Юлия Сергеевна?

— Пожалуй, давно. Несколько лет.

Дербачев глядел вопросительно, и под его пристальным взглядом она слегка пожала плечами и улыбнулась, ее недоумение было искренним. Спустя минуту она добавила, четко выговаривая слова;

— Слишком разные дороги, Николай Гаврилович, интересы тоже. В нашем классе было сорок учеников. Кто из нас сейчас помнит друг о друге? Мало кто, — ответила она сама себе. — Да многих нет уже, очень многих. Наше поколение попало в самую мясорубку. Кто остался — счастливец, если с руками, с ногами, с головой… Здоровый.

Они разошлись. Несмотря на интересный разговор с Борисовой, когда он впервые почувствовал в этой женщине сильную волю, у Дербачева осталась неудовлетворенность прошедшим днем.

И Юлия Сергеевна в своем просторном кабинете так и не смогла до конца дня настроиться на рабочий лад. Горка писем, резолюций, бумаг осталась непросмотренной. Юлия Сергеевна сидела, положив тонкие красивые руки на стол, на стекло, под которым лежал настольный календарь. «Кому это нужно?» — спрашивала она себя. Она была твердо уверена, что Дмитрия, такого, какой был ей нужен, ее Дмитрия, давно нет, и некоторое время, по-видимому, так оно и было. Но сейчас, в разговоре, кого она старалась обмануть? Дербачева? Себя?