Горькая соль войны - [7]

— Александра Невского вспомнили, — сказал кто-то в толпе. — Дмитрия Донского, Суворова, Минина с Пожарским!

— Ну, теперь дадут немцам прикурить, — сказал безрукий инвалид, стоявший в очереди за продуктами, положенными ему по карточкам.

— Не кажи гоп, — отозвался мужик в овчинном полушубке и цигейковой шапке. — Как же! Украину немцу отдали! Крым с Севастополем отдали! Говорят, в Крыму германец полтора мильена наших солдатиков побил, а уж сколько в плен забрали — колонны на километры растягивались!

— Заткнись! — закричал из толпы кто-то. — Братцы, что вы слушаете немецкого прихвостня? Он же самую настоящую агитацию среди нас пущает!

Толпа угрюмо молчала.

Мужик, высказавшийся о положении на фронтах, с испуганным видом попытался затеряться в толпе. Трое дюжих работяг не дали ему этого сделать, заломили руки и повели к дежурившему неподалеку милиционеру. Тот выслушал их, кивнул и повел задержанного прочь, записав данные тех, кто его привел.

— Вот и договорился, — скорбно сказала старуха в плюшевой кофте и пуховом платке, завязанном крест-накрест для тепла. — А разве Украина не под немцем?

— Ты, бабка, сама молчи, — сказал тощий подросток в демисезонном пальто и обшарпанных башмаках. — Правду решила искать? Загребут, не скоро домой вернешься. Домитингуешься, как этот дурень!

Принятый летом указ об ответственности за распространение ложных слухов, могущих вызвать панику и тревогу у населения, действовал неукоснительно. За неосторожные слова, сказанные в присутствии посторонних людей, можно было получить червонец. Без сомнения, мужчина ровно на этот червонец и тянул, уж больно неудачный день для своих высказываний он выбрал.

Последняя охота

В эти последние перед Новым годом дни русские и немцы в окопах двигались безбоязненно. Снайперов можно было не опасаться. Они охотились друг на друга. Им нельзя было допустить ошибку, ошибка означала смерть неосторожного противника. На кон была поставлена жизнь, и снайперы не стреляли. Каждый из них пытался увидеть врага в многочисленных черных бугорках, едва прикрытых снегом. Бугорков па полосе чернело очень много. Все эти бугорки были когда-то людьми. Снайперов было двое — русский и немец. Они занимали позицию еще с ночи, а днем неподвижно лежали, ожидая ошибки противника — неосторожного выстрела, блеска линзы прицела или просто попытки шевельнуться и подтянуть затекшую ногу. Этого было бы достаточно, чтобы засечь позицию и прицелиться в нужный момент. Оба снайпера были профессионалами, оба еще до войны занимались спортивной стрельбой. Василий Зайцев не занимал призовых мест, но был способен выстрелами из винтовки держать в воздухе медный пятак, пока не кончатся в магазине патроны. Его визави Франц Гердер был до войны чемпионом Германии. Азартный охотник, в Восточной Пруссии он принимал участие в забавах рейхсмаршала Геринга, обожавшего охотиться на оленей в своем поместье.

Справа грязным, серым комом высился Мамаев курган, слева бесконечно чадили остатки строений Второго километра. Бурые тучи висели над передним краем. Ненастье было на руку каждому из соперников — солнечные отблески на линзах прицелов не могли выдать месторасположение засад.

«Я надеюсь на вас, майор, — сказал Гердеру командир стрелкового полка, занимавшего позиции у кургана. — Этот русский — настоящий сатана. Он уложит весь полк, если вы его не остановите. Мы уже потеряли восемь старших офицеров».

«Зайцев, — сказал Чуйков. — Сделай эту суку! Не дает поднять носу, стреляет без промаха. Покажи ему, что мы тоже что-то умеем. Ты сможешь, я знаю».

На немецкой стороне печально играла губная гармошка, гремели котелки. Из русских окопов доносился раскатистый смех — там рассказывали анекдоты.

Двое сидели в засаде, каждому из них сейчас был нужен только другой.

Недолгий декабрьский день стремительно катился к закату.

Лиса жила в овраге.

Здесь у нее была нора — глубокая и длинная, нора эта имела несколько выходов, но пока лиса пользовалась только одним — самым безопасным, который располагался на дне оврага. Немцы овраг не занимали. Он был пристрелян русскими артиллеристами, и в первые же дни немцы понесли большие потери, расположившись в нем. Теперь овраг был безлюден, и по нему, посвистывая, гулял холодный ветер.

Лиса осторожно поднялась наверх и побежала по полю. Мины, поставленные на человека, она обходила стороной. Мины виделись ей пятнами земли, пахнущими железом и смертью. К черным бугоркам она не подходила, даже если от них пахло пищей. Бывшие люди казались ей опасными и после своей смерти.

Обойдя стороной окопы, лиса вышла к опушке маленькой рощицы, где летом жила колония полевых мышей. Обнаружив ходы, лисица принялась ожесточенно копать мертвую, неподатливую землю. Первую мышь она проглотила, не разжевывая.

Посмотрев на еле заметное пятнышко солнца, с трудом пробивающееся из-за туч, она поняла, что скоро станет темно. Возвращаться в нору будет труднее, но безопаснее. И все-таки следовало поторопиться. Лиса с удвоенной энергией принялась разгребать землю и снег.

Зайцев некоторое время наблюдал за лисой в прицел, потом увел винтовку в сторону. Рисковать не следовало. Да и жалко ему стало эту грациозную охотницу в рыже-красном наряде с белой грудью и белым кончиком хвоста. Наряд лисицы напомнил о приближающемся празднике. «Новый год скоро», — некстати вспомнилось снайперу. Возможно, удастся отметить его с Еленой. Она не возражала, более того, Зайцеву даже показалась, что она искренне обрадовалась его предложению. Лена снайперу нравилась, она была какая-то необычная, ему такие девушки еще не встречались. Ей бы бегать на свидания в белом платье, с огорчением подумал Зайцев, а не в теплых штанах и в тяжелом ватнике, делающем красивую девушку похожей на неуклюжего медвежонка. Он с тревогой подумал, что напрасно расслабляется, расслабляться сейчас было никак нельзя. Он снова приник к окуляру прицела. Рыжий комочек торопливо скользил по склону холма, изворотливо обегая воронки и неподвижные трупы, уже вросшие в снежный наст.